Второе пришествие
Шрифт:
– Вы правы, я размышлял.
– Не будет ли с моей стороны не тактично, спросить: о чем?
– Вовсе нет, - заверил его Введенский.
– Я размышлял о том, насколько мир детерминирован. Известно ли кому-нибудь все о нем? Или его развитие происходит в свободном режиме? И даже Бог знает не все.
– Интересные вопросы, - снова улыбнулся апостол.
– Когда-то они вставали передо мной. В свое время мы беседовали на эти темы с Иисусом.
– В Евангелие об этом нет ни слова.
– Ну, в Евангелие о многом нет ни слова. Зато то, о чем можно было бы инее говорить, более чем достаточно.
– Слова Иуды Искариота прозвучали пренебрежительно.
– Вам
– Многое в них я бы предпочел, чтобы выглядело по-другому.
Какое-то время Введенский размышлял.
– Я бы хотел вас спросить...
– О моем предательстве Учителя, я так думаю.
– Да, - подтвердил Введенский.
– Эта история не дает мне покоя.
– Что же вас интересует?
– Я много раз ее перечитывал. И не могу отделаться от ощущения, что там что-то не то, есть какая-то недоговоренность.
– Ваша интуиция вас не подвела.
В Введенском мгновенно проснулся дух исследователя.
– Я бы хотел знать...
– Вы хотели бы знать правду, - перебил его апостол.
– Ваше желание похвально. Правду знать хотят не все. Это редкое стремление.
– Мы можем говорить откровенно?
– Разумеется. Какой смысл говорить иначе. Тем более прошло столько лет.
– Тогда я задам вопрос: почему после того, что вы совершили, вы снова среди апостолов. Почему серди них вы, а не Матфий.
– Потому, что так решил Иисус.
– Хорошо, тогда спрошу, почему он так решил? Ведь то, что вы совершили тогда, мерзко и отвратительно.
– Я уже вам говорил, что в Евангелие нашли отражения далеко не все события.
– Что же не вошло?
На лице апостола появилась грустная улыбка.
– Незадолго до всех известных событий с моим участием у нас с Иисусом возникли серьезные разногласия. Мы спорили о том, к чему может привести Его стремление изменить мир. Я был не согласен со многими Его поступками и идеями. Мне тоже не нравился тогдашний иудаизм, чрезмерно догматический, поэтому я и примкнул к Нему. Но я сильно сомневался, что наше движение изменит его к лучшему. Я не понимал, как те люди, что пошили за ним, способны создать что-то качественно иное. Попыток разного рода обновлений было и до нас немало, но чем они кончились? Я говорил Ему, что апостолы слишком невежественны и несамостоятельны, их представление о жизни ограничены. Недостаточно затвердить несколько пусть даже самых прекрасных постулатов, все идеи со временем выхолащиваются. Важно не то, с чего они начинались, а к чему в конечном итоге приходят. А разница может быть разительная. Сколько замечательных намерений и порывов превращалось в нечто прямо противоположное. Форма вроде бы та же или похожая, а суть разительно другая.
– Что же Иисус?
– Он не соглашался со мной, хотя иногда и признавал, что мои опасения в чем-то обоснованы. Но Он был уверен, что Его минует чаша сия, Он сумеет уберечь себя от этих опасностей.
– Как?
– Введенский невольно посмотрел на сидящего за рулем микроавтобуса Иисуса.
– Он хотел наполнить свои идеи такой духовной силой, что они окажутся неподвластными растлению временем. Отсюда идея распятия, точнее, не желание ничего делать, чтобы его избежать. Я же был убежден, что ничего не поможет, что все равно все придет к тому же, к чему приходили все до Него. Люди не те создания, которые способны на духовные подвиги. Все, что уходит в массы, измельчается, становится плоским и убогим. В общем, я понял, что мне Его не переубедить. И тогда, чтобы остановить Его, я решился на то, о чем вам хорошо известно.
Какое-то время оба молчали. Введенский переваривал рассказ Иуда Искариота.
– Хорошо, пусть так, - проговорил Введенский.
– Но если вы сейчас среди апостолов, значит, вы примирились с Ним.
– Да, - кивнул головой Иуда Искариот.
– Однажды у нас состоялся разговор. Он признал мою правоту. Он сказал, что был слишком поглощен собственными чувствами и мыслями. И не до конца реалистично оценивал ситуацию и окружающих его людей. Он простил меня. И вернул в отряд апостолов.
– А как они вас приняли?
– Очень плохо. Но другого я и не ожидал.
– Но я видел, они общаются с вами.
– Да, но после того, как Иешуа собрал их всех и объявил, что мы помирились, все претензии и обвинения с меня сняты. Практически Он приказал им принять меня в свою среду. Им пришлось это сделать, хотя далеко не все были этому рады. Не сомневаюсь, они затаились, но все, но уж часть из них точно. Но пока эта братия не осмеливается выступать против Учителя.
Введенский вспомнил визит к нему Павла и Петра, но решил ничего не говорить о нем своему собеседнику.
– Как вы думаете, что будет дальше?
– немного неожиданно для себя спросил он.
Иуда Искариот откинулся на спинку кресло. Его лицо застыло и приняло суровое выражение.
– К сожалению, ничем не могу вас порадовать. События убыстряют свой ход, вот только не в сторону улучшения, а ухудшение. Слишком много накопилось неразрешимых противоречий. Поэтому Он и снова здесь. Он больше не мог пассивно наблюдать, что происходит с Его детищем, да и вообще с миром. Он несется куда-то вспять, как табун диких, никем не управляемых лошадей. И даже Иешуа не знает точно, как остановить это движение. Какое-то очень существенное звено вышло из-под контроля. И давно. Иисус пытается вернуть себе им управление, но боюсь, все зашло чересчур далеко. Мы все опоздали. Вам понятны мои мысли, Марк?
– И да и нет. Я тоже чувствую, что многое настолько ужасно и омерзительно, что это следует незамедлительно менять. Но если даже это не подвластно Богу, кто же тогда способен изменить тут ситуацию?
– Вот об этом мы с Ним неоднократно говорили.
– И каков результат?
Иуда Искариот посмотрел сначала на Введенского, затем в окно.
– А ведь мы с вами приехали. Не правда ли для вас это была интересная поездка.
– Надеюсь, мы с вами еще продолжим нас разговор.
Но ответа Введенский не получил, Иуда Искариот встал и вместе со всеми вышел из микроавтобуса.
50
Неожиданно Введенскому позвонил Бурцев и попросил о срочной встрече. Это было немного неожиданно, они не виделись некоторое время. И Введенский даже не знал, что происходит с его другом, чем он занят. И был отчасти даже рад этому, участвовать в его делах ему не слишком хотелось. Но и отказать в свидании с ним не мог. Они слишком тесно были связаны друг с другом многими нитями.
Встретились они в тот же день в небольшом кафе. Бурцев выглядел каким-то не таким, как обычно. Введенский не сразу понял, в чем тут дело. А когда понял, удивился. Его друг казался непривычно озабоченным. Обычно он излучал оптимизм и уверенность, переходящую в самоуверенность, а сейчас словно был сам не свой. И даже смотрел на Введенского по-другому, не иронично-насмешливо, как обычно, а обеспокоенно, как человек, перед которым стоит большая и трудно разрешимая проблема.