Второе пришествие

Гурвич Владимир Моисеевич

– Да, я понимаю, о чем вы, Мария. Но что я могу с собой делать, пока не могу его простить. Он не должен был так себя вести.

– Знаете, что я скажу вам, Вера. Отношения между людьми таковы, что если порвется одна ниточка из многих, которые их связывает, то ее уже невозможно восстановить. Ничем и никогда. Можно обмануть себя, создать иллюзию, что она снова цела. Но в один момент вы увидите, что этот разрыв, как был, так и есть. Поэтому так важно ее не рвать. Постарайтесь остановиться пусть на самом последнем рубеже. Особенно в такой ситуации, как сейчас. Никому неизвестно, что завтра будет.

– И Ему?
– посмотрела Вера на Иисуса.

– Ему - тоже. Когда Он пришел сюда, то сознательно закрыл у себя способность заглядывать в будущее, он хочет быть наравне со всеми.

– Но тогда получается, что Он может погибнуть!
– взволнованно воскликнула Вера.

– Может.

И я честно скажу: не знаю, воскреснет ли Он в таком случае? Он не желает говорить на эту тему. И мы не будем. Так легче и мне и вам.

– Хорошо, - согласилась Вера.
– Но Он должен жить.

– Все должны жить, но так не бывает. В жизни кто-то непременно погибает, чтобы жили другие. Таков закон.

– Но нельзя ли изменить этот ужасный закон?
– с надеждой спросила Вера.

– Пока нельзя, - коротко ответила Мария Магдалина.
– Еще не настало время. Но для того мы и здесь, чтобы его приблизить. Не забывайте, Вера, об этом никогда.

72.

Все последние дни Введенский не находил себе места. Сначала внезапный уход Веры, затем возникновение первых столкновений между полицией и демонстрантов лишили его душевного равновесия. Он часами смотрел телевизор, который был заполнен кадрами о том, что происходит на улицах города. Введенский отчетливо видел, как убыстряется маховик событий. Началось все довольно спокойно и мирно, никто не разгонял митинги и демонстрации. Но такое течение событий продержалось совсем недолго, вскоре начались столкновения, а затем появились и баррикады.

Во время одного репортажа Введенский увидел Бурцева, который давал журналисту интервью. Введенский внимательно его прослушал и понял, что текст тщательно препарировали, вырезали многие острые и важные моменты. Введенский слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить, что он мог говорить так невнятно и примиряюще. Если убирать одни слова и оставлять вне контекста другие, искажение смысла можно добиться кардинальное.

А дальше случилось нечто такое, что вызвало у Введенского почти припадок - на экране промелькнула Вера. Длилось это не более трех-четырех секунд, но и этих мгновений хватило, чтобы он почувствовал, как происходит с ним что-то неладное. Он бросился на кровать и забился в истерике. Длилась она недолго; Введенский затих и стал смотреть в потолок. Он не пытался понять, что с ним только что произошло, в чем причина столь острой реакции на появление возлюбленной. Так ли это сейчас важно. Без всякого анализа ясно, что с ним творится что-то не то, что он совершил поступок, который выбросил его из какой-то колеи, по которой он двигался, в другое пространственное измерение. И ему в нем плохо, если он впадает в такое состояние при виде любимой женщины. Надо что-то срочно делать, вот только что?

Введенскому очень захотелось куда-то немедленно уехать, оставаться в квартире не было сил. Но вот куда? К отцу, вдруг пришло решение. В детстве, когда он сталкивался с неразрешимым вопросом, всегда шел к нему. И часто отец находил нужный ответ. Вот и сейчас он отправится к нему. И уже минут через десять он уже ехал в направление города, где тот жил.

Введенский опасался, что в связи с событиями в столице, могут перекрыть дороги. Но хотя полицейских было значительно больше, чем в обычные дни, ехать в любое направление можно было свободно. По крайней мере, пока. Он мчался по шоссе и думал обо всем, что произошло в последнее время: о встрече с Иисусом и апостолами, о расколе в церкви в связи с предпринятыми действиями епископом Антонием, о своих сложных взаимоотношениях с Верой. Странно то, что все эти события совпали по времени, произошло за один короткий период. Может ли это быть случайностью? Ум подсказывает ему: нет, не может. Они связаны между собой незримой, но твердой нитью. И властно диктует ему, что он должен что-то сделать, как-то измениться, отказаться от многого из того, что для него было важно еще недавно. Но вот от чего именно? До конца он понять никак не может, что-то мешает ему, словно какая-то вуаль застилает глаза. Он как будто бы находится в зоне, из которой есть один выход, но найти его никак не удается. И это кажется ему и странным, и обидным. Ведь он как никто другой предпринял огромные усилия, чтобы изменить себя, свое мировоззрение. Он вел большую научную работу, написал книгу. Даже Иисусу она понравилась. А ведь он высший судия.

Введенский задумался об Иисусе. Почему он как обычный смертный отправился к Бурцеву, на баррикады? Ведь Он мог одной лишь силой мысли все изменить. Он, Введенский, никогда до конца не понимал Его странного поведения, где человеческого было намного больше, чем божественного. Это какой-то

непонятный эксперимент, который оказался необходимым Богу. Мы-то думали, что Он всеведущ и всемогущ, Ему все абсолютно подвластно. А Иисус доказывает прямо противоположное. И может быть, это как раз и является главной загадкой божественного проявления? Что-то мы люди, не поняли в этом вопросе, чересчур просто к нему отнеслись. Эта ошибка имеет гигантские последствия для человеческих созданий, мы неправильно выстраиваем свои отношения и с Ним, и с друг с другом. Смешно думать о том, что религия обладает монополией на абсолютную истину, если ее нет даже там, в глубине мироздания. В этом-то и, возможно, заключается ключевое понятие: Бог - это не истина, а лишь возможность ее не только постижения, но и творения. Человек вовсе не лишен на это лицензии, она ему выдана - твори, создавай, познавай. Но он упорно не желает этого делать, ему хочется найти остров, на котором ему будет безопасно, комфортно и все знакомо. Изучить его один раз - и можно пользоваться полученным знанием вечно. Но так не бывает, во Вселенной отсутствует даже возможность такого постоянства, она подвержена бесчисленным изменениям, как у любого живого организма. И у человечества нарушена синхронность с ней. Ему надо что-то срочно менять, дабы восстановить ее. Вот Иисус и появился здесь с этой целью - помочь людям найти в себе силы это сделать.

Мысли наплывали и наплывали на Введенского, и с какого-то момента он даже не знал, что с ними делать - так их было много. Ему даже захотелось избавиться от них, по крайней мере, от какой-то их части или хотя бы на какое-то время, так как не был в состоянии переварить весь этот поток. И когда он увидел знакомую стелу с названием города, то обрадовался. Теперь появилась возможность хотя бы немного отвлечься.

Дома кроме отца он застал епископа Антония. Священнослужители сидели за столом и что-то оживленно обсуждали. Встретили они его радостно и шумно, оба были явно возбуждены.

– У вас что-то случилось?
– поинтересовался Введенский.

– Да, - подтвердил отец, - мы вчера провели учредительную конференцию нового движения "Обновление христианского духа". Такое название оно получило. С ним согласилось девяносто процентов делегатов.

– Почему такое необычное название?
– поинтересовался Введенский.

– Мы много спорили о нем. Сначала хотели учредить новую церковь, но дискуссия показала, насколько это бессмысленное занятие, - пояснил епископ Антоний.
– Через какое-то время она бы не слишком отличалась от уже существующей. Так было уже тысячи раз. Не изменив сам дух учения, невозможно создать и принципиально иную организацию. Христианство требует обновление не организационно, ему требуется другая духовная основа.
– Епископ Антоний на несколько мгновений замолчал.
– Разве не для этого Он пришел снова на землю?
– посмотрел он на Введенского.
– Разве не для этого Он явил чудо, воскресив меня?

– Думаю, для этого, - подтвердил Введенский.

– Вот потому мы и приняли такое решение. Хотя убедить многих оказалось невероятно сложным делом. Твой отец выступал три раза.

– Четыре, - уточнил Отец Вениамин.

– Причем, это были большие выступления, а не какие-то реплики. Впрочем, как это обычно бывает, целая группа откололась от нас, провела свою учредительную конференцию, на которой создала новую церковную организацию. Они ее назвали: "Новое православие".

– Боюсь только, что это не новое, а старое православие, - заметил отец Вениамин. - У меня возникло даже подозрение, что эти люди были засланы специально на наш съезд, чтобы его расколоть. И частично это им удалось, они увели за собой несколько десятков наших потенциальных сторонников.

– Кто же их заслал?
– спросил Введенский.

– И ты еще спрашиваешь. Я почти уверен, что это происки Чарова. Он мастер на такие штуки, - сердито произнес отец Вениамин.

– В любом случае, - пожал плечами епископ Антоний, - сорвать наши планы им не удалось, движение учреждено.

– А он выбран его руководителем, - произнес отец Вениамин.

– И что же дальше?
– спросил Введенский.

– Дальше самое сложное, - вздохнул епископ.
– Мы создали комиссию. С полным основанием могу сказать, в истории церкви такого еще не бывало. Ее задача, по крайней мере на первом этапе проанализировать весь многовековый опыт христианства. Наша цель такова - понять, в чем кроится причины выхолащивания учения, почему оно становится по своей сути прямо противоположной заявленным идеалам. Без этого невозможно двигаться дальше, иначе с большой вероятностью можем оказаться в том же болоте.
– Епископ Антоний посмотрел на Введенского, но обратился к его отцу.
– Как ты думаешь, стоит ли твоему сыну говорить об этом?