Второе пришествие
Шрифт:
Отец Вениамин посмотрел на Марка.
– Полагаю, он должен об этом знать, - улыбнулся отец Вениамин.
– Согласен, - кивнул головой епископ Антоний.
– На нашей учредительной конференции очень активно обсуждали твою книгу, Марк. Ей была даже посвящена целая секция. Она вызвала много споров, не все были с ней согласны. Но и польза дискуссия немалую принесла. Некоторые даже говорили, что для них твоя работа стала новым откровением, новой благой вестью, навела на многие важные размышления. Так что, как видишь, не зря ты старался.
Введенский почувствовал волнение. Он не предполагал,
– Это приятно слышать, - ответил Введенский.
– Значит, все же прожил жизнь не напрасно.
Отец Вениамин внимательно посмотрел на сына.
– Марк, у тебя что-то произошло. У тебя глаза очень беспокойные.
Введенский встал, включил стоящий в углу телевизор. Он не сомневался, что будут показывать кадры противостояния власти и оппозиции. Так оно и случилось. К его облегчению, он быстро понял, что с последнего просмотра им новостей, кардинальных изменений не произошло.
– Вы смотрите эти кадры?
– спросил он священнослужителей.
– Смотрим, когда есть время, - ответил епископ Антоний.
– Мы считаем эти процессы аналогичными тем, что происходит в церкви. Мир требует перемен.
Отец Вениамин подошел к сыну.
– Твои переживания связаны с этими событиями?
– обнял он его за плечи.
– Да, - не сразу отозвался Введенский.
– Там Вера. И Иисус вместе с апостолами - тоже. Только не со всеми. Четверо откололись.
– Вот что тебя гложет, что ты не с ними.
– Да, папа.
– Почему?
– Я решил, что мое место не там.
Отец Вениамин молчал, только его рука на плече сына слегка подрагивала.
– Скажи, честно, что случилось, - спросил Отец Вениамин.
– Да, ты прав, папа, мне стало страшно за свою жизнь.
Отец Вениамин убрал руку и сел рядом с сыном.
– Господь дает нам страх, как испытание.
– От этого не легче.
– Ты же понимаешь, что сам должен принять решение. Ни я, ни епископ Антоний мы не можем это сделать за тебя.
– Хочешь сказать, что я напрасно приехал?
– Нет, я всегда рад тебя видеть. А ты, надеюсь, рад видеть меня.
– Разумеется, папа, вот только время для визитов сейчас не очень подходящее.
– У нас нет другого времени для жизни, поэтому надо использовать то, которое нам дано, - возразил Отец Вениамин.
– Многие говорили, что проводить учредительную конференцию в столь драматической ситуации нецелесообразно. А мы не стали их слушать - и провели. И правильно поступили. Так, Антоний?
– Еще как правильно. Это оказалось крайне своевременно. Обществу, как никогда, нужны свежие идеи, новые предложения. Старые же обветшали настолько, что начинают рассыпаться от любого соприкосновения.
– Это Армагеддон, сынок, понимаешь, Армагеддон, - вдруг тихо произнес Отец
– Либо мы спасемся, либо погибнем. Другого нам не дано.
– Что ты несешь?
– возмутился епископ Антоний.
– Какой Армагеддон? Таких армагеддонов в истории было тысячи. Кризис кончится - и все успокоится. Мы не должны впадать в преувеличение. В этом случае его видение сильно искажается.
– Нет, все гораздо серьезней. Столкнулись две непримиримые силы. Неужели ты не понимаешь, иначе Он бы не отправился туда! Он знал, что все это случится, поэтому и пришел.
Этот аргумент заставил епископа задуматься.
– Не факт, Веня, - проговорил он.
– Он просто потерял терпение, Ему стало жутко и противно смотреть на все это. Он понял, что не имеет право уклоняться. Это и его битва. А Армагеддон или не Армагеддон, я давно это воспринимаю лишь как красивую метафору. Не стоит ее сейчас запускать. Положение и без того грустное. Меня всегда поражала глубина человеческой мерзости. Особенно печально, когда ею поражена власть. Этому нет оправдания. Ведь власть - это как бы наместник Бога на земле. И если он такой, какой мы имеем сейчас, это ужасно. Вот Иисус не выдержал.
Введенский встал.
– Спасибо вам обоим. Поеду обратно.
– Сынок, а обед?
– воскликнул Отец Вениамин.
– Как-нибудь в другой раз, папа.
73.
Они не встречались несколько дней, и Чаров был неприятно удивлен видом патриарха. Казалось, за этот короткий срок он постарел на несколько лет. Еще совсем недавно гладкое не по возрасту лицо покрылось густой сетью морщин, лоб прорезали борозды нескольких новых складок. Но больше всего протоирея поразили глаза: они были какими-то усталыми и тусклыми. В них не чувствовалась ни мысли, ни сильной воля, как это было всегда, зато ощущалось безучастие. Как будто бы мир потерял для этого человека всю свою привлекательность.
Эта метаморфоза сильно обеспокоила Чарова, она предвещала нечто неожиданно плохое. Но самое тревожное заключалось в том, что невозможно было предвидеть, к каким последствиям все эти перемены способны привести. Понятно, что встреча с апостолами далась патриарху нелегко, тут бы любой на его месте пришел в унынии. Рушатся основы веры, все оказывается не совсем так или скорее совсем не так, как он думал столько лет, как настойчиво убеждал в этом других. Но с другой стороны, так ли это уж страшно, пронеслась мысль в голове Чарова, он, например, давно был уверен, что многое на самом деле выглядит по-другому. Так было всегда, так есть и так будет. И даже странно, что патриарха это так ранит; неужели с его умом он не понимал этого до сих пор. Все земное лишь слабое и искаженное отражение небесного, он, Чаров, это осознал рано. И если сначала это понимание его отчасти обескуражило, то с течением времени он с этим смирился. И воспринимал это как данность. Ко всему следует относиться скептически, даже к собственным воззрениям. Не превращать их в абсолют, всегда иметь некий зазор между тем, что считаешь истиной, и самой истиной. Полностью эти два понятия никогда не совпадают. И с этим надо смириться, не превращать это расхождение в трагедию.