Введение в философию желания
Шрифт:
«Желание» указывает не только на предрасположенность, готовность или силу действовать, но и заключает в себе актуальные объект и предмет деятельности. «Воля», «дух», «уверенность» характеризуют скорее субъекта. «Желание» описывает эмоционально-ценностное отношение между субъектом и объектом.
Отдельный вопрос – соотношение желания и уверенности. От Юма ведет начало ортодоксальное рассмотрение рационального действия как продукта двух различных ментальных положений. Юм отличал разум от страстей и утверждал, что разум один никогда не мог бы мотивировать волю. В современной терминологии это звучит так, что действие есть продукт уверенностей и желаний агента, при этом желание и уверенность – разные ментальные установки, где желания отличаются именно своей мотивационной ролью. Взгляд этот широко распространен среди экономистов и теоретиков решения, психологов, гносеологов и большинства западных философов.
37
См. подробнее историю этой дискуссии: Collins J. Belief, Desire and Revision // Mind. – 1988. № 11. – P. 333–342; Lewis D. Desire as Belief // Mind. – 1988.
– № 97 (Issue 387). – P. 323–332; Smith M. The Humean Theory of Motivation // Mind. – 1987. – № 1. – P. 36–61; Stampe D.W. The Authority of Desire // The Philosophical Review. – 1987. – № 96 (Issue 3). – P. 335–381; Price H. Defending De-sire-as-Belief // Mind. New Series. – 1989. – № 98 (Issue 389). – P. 127.
Итак, некоторое родство между желанием и уверенностью установлено давно, однако оно редко было объектом пристального внимания. Более того, в не столь давних дискуссиях в американской философии об уме, вопрос о роли желания либо просто замалчивался, либо желание определяли как молчаливого партнера уверенности (Woodfleld, 1982). Иногда философы познания использовали в рассуждениях лишь термин уверенности и затем просто распространяли свои аргументы на желание. Но желание – это не уверенность. С одной стороны, ясно, что главная черта желания заключается в том, что оно заставляет нас действовать. С другой стороны, уверенность тоже может выдавать суждения и даже приводит нас к убеждению в необходимости действовать. Но подчас желание без уверенности также бессильно заставить нас действовать, как и уверенность без желания (Brandt & Kim, 1963; Alston, 1967b; Audi, 1973; Stampe, 1978; Staude, 1979). Можно ли говорить о явном, прямом различии между желанием и уверенностью? В философской литературе предложены следующие критерии различия между желанием и уверенностью:
(а) Желание «направлено» на благо, а уверенность – на истину (de Sousa, 1974);
(б) Желание обязательно обращено к будущему вещей и событий, в то время как уверенность может относиться к прошлому, настоящему и будущему;
(в) Многие, если не все желания предполагают уверенности, но наличие уверенности не предполагает желания (Barnes, 1977);
(г) Желания предполагают некоторую неопределенность содержания, что невозможно в случае с уверенностью;
(д) Желания имеют «мир – мозг» направление, тогда как уверенности имеют направленность «мозг – мир» (Searle, 1983; Woodfield, 1982).
Трудность в различении желаний и уверенностей определяется взаимосвязанностью их действий (Stalnaker, 1984). Действие всегда кажется функцией приведенных в движение сил желания и уверенности. Интересно предположение, что взаимодействие «уверенность – желание» обязательно должно быть только рациональным. Кажется, например, невозможным, что человек будет желать есть мороженое, потому что он хочет быть стройным и убежден в том, что мороженое толстит (Dennet, 1978; Moore, 1975).
Иногда желание употребляется, как более широкое, чем воля понятие. Иногда, наоборот, желание считают элементом воли. Но все же, если говорить о смысловых оттенках, то от воли желание отличается явно присущей ему «чувственностью». Произнося «желание», мы все-таки не забываем о человеческом теле и реальных физических силах, преобразующихся в процессе желания.
Не смотря на широко распространенную практику использования термина желание в повседневной жизни, было бы ошибкой относить простые «хотения» к желанию как достоянию возвышенного, чудесного и даже в каком-то смысле праздничного (не будничного). Как экзистенциальная характеристика человеческой жизни желание связано с глубоким и неподдельным интересом. Желание не инерциально. Желания нет там, где мы точно знаем, что нас ждет, где отсутствует непредвиденность, неожиданность, тайна. В этом смысле желание является обязательным компонентом процесса познания и может быть даже основным его двигателем.
Желание и намерение. Кажется очевидным то, что желание может быть отнесено к намеренности как к особому плану жизни человека. Можно предположить, что намерение – это желание второго порядка или отложенное желание: «Когда наступит нужное время, я хочу захотеть сделать х, вне зависимости от того, будет у меня к тому прямое желание или нет». Во всяком случае, при переходе к намерению желание не исчезает. Оно как бы «накапливается» в намерении. Намерение – желание сохранить желание до положенного срока. «Намерение» предполагает наличие цели (объект), но, в отличие от него, «желание» включает в себя знание ценности желаемого. «Намерение» – более «инструментальное» понятие. «Желание» описывает эмоционально-ценностное
В современной философской литературе, так или иначе затрагивающей вопросы специфики практического разума, роли желания в рассуждении и действии, можно выделить особое направление, представители которого доказывают существование особой ментальной установки, отличной от желания и уверенности, – установки намерения (intention) [38] .
Так Майкл Братман описывает намерения как установки ума, для которых характерны: контролирующие поведение про– или предотношения (pro-attitudes); сопротивление перерассмотрению; особая роль в дальнейшем практическом рассуждении, приводящем к появлению новых намерений [39] . Автор пытается ответить на вопрос, как возможен переход от одного намерения к другому, следование которому приведет к выполнению намерения первого, используя традиционную модель «желание – уверенность» и добавив к этому создаваемую им теорию планирования.
38
Davidson D. Actions, Reasons, and Causes // The Journal of Philosophy. – 1963. – № 60. – P. 685–700; Davidson D. Intending // Yirmiahu Yovel (Ed.). Philosophy of History and Action. – Boston; Dordrecht: D. Reidel, 1978. – P. 144–157; Davidson D. Essays on Actions and Events. – Oxford: Clarendon Press, 1980.
39
Bratman M.E. Intentions, Plans and Practical Reason. – Cambridge; London: Harvard University Press, 1987.
Многие работы, посвященные анализу особой ментальной установки намерения, указывают на необходимые свойства намерения – мастерство или умение. Когда во время игры в баскетбол находящийся в трехочковой зоне новичок заявляет, что он намеревается попасть в кольцо, то его заявление нельзя признать правомерным. Речь скорее идет о желании попасть в кольцо. Тогда как подобное заявление Майкла Джордана о его намерении принести своей команде три очка все расценят как правомерное. В этом случае я предложила бы считать намерение получившим критическое количество подтверждений уверенным желанием.
Намерение – уверенное желание, получившее достаточное количество подтверждений. Так, в случае с баскетболистом, который мечтает попасть в Лигу первого состава, мы не можем до тех пор говорить о его мечте как о намерении и должны говорить о ней как об уверенном желании, пока он не станет систематически демонстрировать результаты, ожидаемые от игроков первой Лиги.
К сказанному можно добавить и то, что мы, скорее всего, не могли бы намереваться, т. е. откладывать и консервировать свои желания, если бы у нас от природы не было бы способности концентрировать и перераспределять энергию, если бы не было естественно присущего нам желания развивать и совершенствовать эту способность. Умение ждать, накапливая энергию, например, для броска или прыжка, требует способности «переживать» энергию, как бы «просчитывая» ее достаточность в воображении через воображаемое совершение предполагаемого действия. В любом случае концентрация или накопление энергии требует четкого отслеживания места накопления этой энергии. Энергию нельзя накапливать «вообще» или «везде». Я хочу сказать, что концентрация и идентификация – родственные явления. Можно пойти еще дальше и сказать, что желание представляет собой накопление, концентрацию сил в создаваемой этими энергиями личности. И здесь желание и личность (как сила и способность проявлять свою волю, подниматься над необходимостью вещного мира) – трудно различимы.
Братман считает, что намерения – это «поведение контролирующие предотношения», тогда как желания, напротив, – «просто потенциальные раздражители действия» (potential influencers). Намерения – «контролеры поведения»: «Если моему, направленному на будущее намерению, удалось выжить до времени начала действия, и я вижу, что время пришло, и ничто не изменилось, – мое намерение будет продолжать контролировать действие. Как контролирующее предотношение, мое намерение вовлекает особую предрасположенность к действию, что обычные желания сделать не могут». Намерения не просто воздействуют на поведение людей, но контролируют его, – считает философ. Первое в намерении – решенностъ вопроса о совершении дела в будущем. Намерение всегда сопротивляется перерассмотрению, «это характеристика стабильности и инерции» (Bratman, 1987, р. 16). Здесь перед нами обычное для англо-американской философии сведение желаний лишь к «раздражителям» действия. Братман отступает даже от позиции Локка, который, также считая желания «раздражителями», признавал, тем не менее, особый авторитет желания в действии: «Благо, большее благо, хотя бы оно было понято и признано таким, не определяет воли до тех пор, пока наше желание, выросшее соразмерно этому благу, не возбудит в нас беспокойство из-за его отсутствия» (Локк, с. 304).