Введение в философию желания
Шрифт:
Доказательством существования Бога служит царящая в мире гармонии, которая могла быть предустановленной только Им. Бог есть также причина высшей морально-целевой детерминации всех вещей. Чем бы ни был Бог в системе предустановленной гармонии Лейбница, главная его роль состоит в объединении и гармонизации деятельности монад. Видимые на уровне явлений взаимодействия объяснены синхронизацией изначального их состояния, которую мог осуществить только деистически понимаемый Бог. Монады, через предустановленную гармонию, «приспосабливаются» друг к другу. Кроме того, они сами по себе стремятся действовать так, чтобы их взаимная гармония не нарушалась: «…все тела во Вселенной, так сказать, сочувствуют друг другу…», ибо все субстанции «взаимно способствуют
57
Цит. по: Нарский И.С. Западноевропейская философия XVII века. – М.: Высшая школа, 1974. – С. 320.
Анализирующий «предустановленную гармонию» И.С. Нарский полагает, что монады у Лейбница, различаясь между собой не только по степени развития и ясности внутренних представлений, но и по качеству, т. е. индивидуальной «точке зрения» на мир, как бы наблюдают мир каждая со своей стороны, в своей «личной» перспективе (там же, с. 322).
Интересно, что каждая монада есть душа, обнаруживающая себя как тело, а совокупный мир тел есть мир явлений монад. Это значит, что материальный мир не менее реален, чем его духовная сущность, духовная же сущность реального мира не более реальна, чем духовно (логически) существующие возможные иные миры. Лейбниц стремился показать единство материального мира и тесную связь его материальности с духовной сущностью бытия. Потому его монады – духи, являющиеся как тела. Прочитанные динамически, монады могут быть поняты как центры сосредоточения физических сил.
У каждой монады свой индивидуальный, отличный от других, угол чувственного переживания мира. Лейбниц смог увидеть в душе идеальный принцип общего единства всего телесного в человеке. Лейбница отстаивает индивидуализацию сущностей, он делает акцент на индивидуализацию явлении, так что единое у него, в противоположность Гегелю, не подавляет собой многого.
Из основных посылок Лейбница вытекало, что любые отношения между монадами могут иметь только духовный, логический характер, чуждый чему-либо пространственному и временному, хотя это и трудно понять, коль скоро монады самозамкнуты.
Лейбниц выдвинул логические основания, по которым совершенство мира может состоять только в процессе его совершенствования. Получается, что со смертью «желания» и «стремления» в монадах мир погрузится в пучину абсурда. Поэтому и зло в мире нужно для того, чтобы совершенствование мира не прекращалось.
Происхождение зла от недостатка знаний объяснимо тем, что человек, мало зная о последствиях своих поступков, совершает ошибки. Совершает же он их потому, что делает не тот, который следовало, выбор, т. е. злоупотребляет своей способностью свободно выбирать. Получается, что единственное ограничение нашей свободы – необходимость стремиться быть все более свободным, что возможно через совершенствование разума, позволяющего обозревать все более отдаленные последствия поступка («Теодицея» [58] ).
58
См.: Лейбниц Г.В. Сочинения: в 4 т. – М.: Мысль, 1982.
Для субстанций-личностей Лейбница свобода очень важна. Но как совместить свободу выбора с предустановленностью гармонии? В каждой монаде цепь ее внутренних опосредований бесконечна. Этой бесконечностью и снимается фатализм. Детерминация уходит своими истоками в глубину каждой монады, и у этой глубины нет дна ни в познавательном, ни в онтологическом отношениях. Только Бог в состоянии обозреть все звенья цепи опосредований, как в прошлом, так и в
Значит, необходимость реализуется через свободную волю, но «склонность без фатальной необходимости» в философии Лейбница имеет иной смысл, чем «свободная необходимость» Спинозы. Существуют различные степени свободы, которые возрастают по мере увеличения активности монад. Чем более активность опирается на умножающееся познание, тем более свобода утрачивает черты произвольности, ведущей к ошибкам, и превращается в разумную целенаправленную деятельность, детерминированную вполне целесообразными мотивами. Лейбниц считает, что самая совершенная свобода состоит именно в том, чтобы «не быть скованным при выборе наилучшего». Свобода есть самодеятельность разумного субъекта, направляемая все более обоснованными мотивами. Человеческая личность сознательно и активно реализует необходимость.
Дело не в том, что случайные поступки человека не детерминированы мотивами: немотивированных решений и поступков нет и быть не может. Но между мотивами можно выбирать, и этот выбор имеет свою духовную детерминацию. Человек должен выбирать те мотивы, следуя которым он становится все более свободным. Быть свободным здесь – яснее, отчетливее, адекватнее (через идеи – символы), интуитивнее (когда все признаки вещи мыслятся одновременно) понимать единство Вселенной, гармоничное устройство мира, «пределом» которого выступает бесконечное.
Лейбниц подметил, что путь к верному решению проблемы свободы и необходимости лежит через анализ бесконечности, и этот путь может быть рассмотрен как очень убедительный, если мы увидим в Боге Лейбница бесконечный «предел» саморазвития мира. «Все стремится к совершенству», – пишет великий философ (Новые опыты о человеческом разуме, с. 48, 67). Этот прогресс никогда не прекратится. Смыслом колоссальной внутренней активности мира заключается в познании. Прогрессивный и бесконечный путь познания есть путь к свободе.
Лейбниц считал, что «Я» есть не модус, но самостоятельная субстанция, неповторимая индивидуальность. Но индивид может и должен обрести себя в рамках целого, и, развивая себя, он все более глубоко осознает и переживает свои связи с универсумом. Именно «индивидуальность заключает в себе бесконечность» (там же, с. 252). Как пишет И.С. Нарский, «общество, в представлении Лейбница, – гармоничный «хор» монад-людей, каждая из которых через развитие своей индивидуальности способствует развитию и благу всех» (Нарский, 1974, с. 363).
Мы находим у Лейбница мысли о разных направлениях устремленностей монад: на «себя» и «вовне». С другой стороны, философ все время словно бы забывает об отношениях монады с внешним миром и другими монадами. Чтобы найти мир, субъект у Лейбница должен «заглянуть поглубже в себя». Полная субстанциализация монады-человека не может не привести, в конечном счете, к утрате желания (как отношения, бытия для Другого). Энергия, вырабатываемая желанием, становится энергией ради энергии, коль скоро монады Лейбница – наиболее полное выражение идеи ни от кого не зависящего автономного субъекта. Обнаруженный Лейбницем в самом желании выход на трансцендентное очень важен для понимания чуда и тайны желания, но «безоконность» монады препятствует пониманию того, что желание всегда направлено на стоящего за объектом Другого.