Я - душа Станислаф!
Шрифт:
По тропинке, вытоптанной на утес кедрачами, хотя это когда-то была тропинка, да стала ступенями для среднего человечьего шага, последние пять метров, до плато, спецы подымались вдвоем, один за другим, а то, что они увидели, поднявшись, их и развеселило, и смутило. Похоже, что Егор спал на скальной плите, завалившись на правый бок. Его двустволка отблескивала стволами у его ног. Она-то и стала причиной их замешательства – золотозубый Юра вскинул ружье и укоротил шаги, пристально рассматривая все вокруг по окружности, пожилой Геннадий, не пряча на лице смешливого изумления, наоборот, растянул свой шаг до чуть ли не бега. Отделявшие от Егора десяток метров он преодолел,
Егор проснулся, как только ему в лицо плеснули водой из фляги, а до этого он лишь харчал и весь вздрагивал, никак не реагируя ни на слова, ни на тычки спецов, пытавшихся привести его в чувства. Открыв глаза, пустые, но безумные во взгляде, его безвольное тело сползло с плиты, и он, обхватив дрожащими руками колени, вроде, и не понимал, где он и кто перед ним, откровенно таращиться на него в беспокойном ожидании.
Геннадий – он был ближе к нему, – протянул флягу с водой, да Егор выбил ее из руки пожилого коллеги, точно не растерявшийся подросток в драке, какую он не затевал, но уже активно в ней участвовал.
– Да что с тобой!?.. – грымнул на него тот.
Только Егор и впрямь, похоже, не вернулся пока что в реальность из сна, и вколачивал свои кулачища в ситуацию, которую еще не пережил до конца, являя из себя живую пружину, какую сон лишь сжал. А когда золотозубый, подняв флягу, вылил из нее всю воду размахавшемуся кулаками приятелю на голову, тот обмяк, бессилие успокоило руки – сон отпустил, как и попустило напряжение чувствований.
Отдышавшись, будто до этого Егор долго бежал в гору, он первым делом спросил:
– Вы ее убили?..
– Кого, ее?!.. – вместе спросили золотозубый и пожилой.
И только после этого стал им рассказывать, но шепотом и озираясь:
– После разговора с вами, я залег на плите и стал ждать, что предпримет волк, упаковавший сам себя за камнями. То, что само по себе, это странно – об этом я вам, кажется, говорил. Неправильный волк… Потом запах свежей рыбы почувствовал. То, от чего меня воротит – вы знаете! И рядом, главное. Совсем рядом. Поворачиваю голову, в метре от меня – белая волчица. Стоит передо мной, не скалится и не рычит. Словно из снега ее только что слепили – холодом от нее так и повеяло. И рыбой свежей… Крупная волчица, но глаза…, глаза ее щурились в укоре. Это не галюники!.. И головой она из стороны в сторону, поэтому, водила, точно этим говорила мне – не делай этого!..
Вот так я, и лежал на плите, не знаю, сколько: ружье наведено на черного волка, а перед глазами – она, и лапой своей в момент до меня дотянется. И чего я не видел никогда – когтем не шкрябает скалу под лапой, а прочерчивает на ней борозды, какие только зубилом можно пробить. Это меня здорово и напугало. Потому, что и она, белая волчица, тоже неправильная какая-то!
…Я только дернулся, а она – уже на мне. Не лапы – руки крепкого мужика. Придавили так, что ни дохнуть! И все так же головой надо мной трясет. А потом обнажила клыки – свет и погас…
– Она его усыпила, – обронил пожилой спец, запрокинув Егору голову выше и указав золотозубому на вздувшуюся и выпирающую на шее вену. – …След от ее клыка видишь, и кровоподтек там же.
Глубокие борозды, оставленные когтем белой волчицы на скальной поверхности плато, и в самом деле были необычными для звериной умелости что-либо подобное сделать. Так пропороть скалу мог лишь прочный металл из сложной стали. Да и кровоподтек на шее Егора говорил спецам о многом и в то же самое время ни о чем: чтобы
– …Ну и хорошо это: что не черный …этот, колдун или как его вы там называете, загрыз артельщика… Будем считать – ошибочка вышла, – цеплялся словами и интонациями Егор за возможность отказать кедрачам в отстреле пришлых волков. – …Говорю же тебе, капитан, что для стаи нас мало… …Нет, говорю тебе русским языком! …Жалуйся! …Слушай: будет заказ по стае, вот тогда и поговорим. Все – аревидерчи!
Геннадий был старшим в группе спецов, но решение за всех принял Егор, стоявший в немом раздумье возле камней, на краю утеса, после разговора с капитаном Волошиным, и это его никак не задевало. Он прожил немало, чтобы сковывающий даже мысли страх отличить от душевного опустошения и стенаний разума.
Именно это, у камней, где Шаман пережидал нападение тайги, и переживал сейчас Егор. Не страх закрыл ему глаза – укоризна волчицы. Он ее прочувствовал до признания чего-то неподвластного его разуму, а уж он не обыватель, хотя и кормился от ружья. Неправильные волки, да и волки ли это, если под их лапами оплавилась скала?!
Геннадий тем временем сделал несколько снимков скальной поверхности в том самом месте, где белая волчица оставила после себя память не для одного поколения кедрачей. Золотозубый Юра тоже несколько раз навел фотокамеру своего мобильника на эти невероятные борозды, столько же раз клацнул, сфотографировав их, лишь Егор прошел мимо. Его сердце сканировало эти немые, но выразительные глубиной следы укора, гораздо раньше…
Матвей сутки, как покинул поселок. Все это время он провел на воде, на стареньком «Амуре», каютном катере советского производства. Он знал, что не человек разрывал и топил сети артели, да и чьи-то, личные, тоже – объявившаяся в озере тварь с длиннющей пикой во лбу. Эту громадную рыбину, в полтора, а то и в два его роста, они видели еще с Налимом, когда стая Лиса атаковала двух пришлых волков ранней весной. Тогда озеро было во льду, но подтаявший он чуть было не утопил Шамана и Марту и, если бы не эта большеголовая и синеглазая заступница небес, а откуда ей здесь взяться, если не оттуда, Подкова бы ими вскормила раков. Уцелели оба, только и Подкова осталась не в накладе: четыре волка из стаи пошли ко дну.
Вечерело во второй раз, а Матвей так ни разу и не увидел темно-коричневую спину в спокойной прозрачной воде. Свежевыкрашенный желтый «Амур» примелькался в акватории тайги и поселка, только отыскать рыбину на просторах озера не удастся тем более! «Пусть видит своим лупоглазыми синими зенками, что ее ищут», – размышлял Матвей, бормоча себе под нос, и выруливал на тихом ходу под утес.
Что рыба-меч способна осмыслить увиденное, Матвей в этом был абсолютно уверен. Потому и лупил в оба глаза по воде, словно ладонями – я здесь…, я здесь…, а прошлой ночью вслушивался в дыхание озера и даже разговаривал с ним. Впервые за столько лет, и – как с человеком, с которым, почему-то, не разговаривал все эти годы. А голос у озера есть. Шепелявит, правда, и заикается отдаленными всплесками, да все равно приятно с ним разговаривать. И слушать умеет – не перебивает, не насмехается над его сиплым голосом.