Я - Русский офицер!
Шрифт:
Полковник вздохнул и, взяв со стола салфетку, вытер накатившую слезу. Он прекрасно понял, что сталинский маховик и эту семью подмял под себя, как сотни тысяч других русских семей, которые были просто неугодны коммунистическому режиму.
— Ну и слава Богу, слава Богу, что у малыша хоть отец имеется. Будем надеяться, что он жив. Нужно же будет отчество давать. Я, думаю, они после войны обязательно поженятся! — сказал со вздохом военврач первого ранга.
— А как вы насчет спиртика, сударыня? — спросил Зверев. — В честь внука, за его крепкое здоровье! За нашу
— Только самую малость! Я, боюсь, запьянею! — сказала Галина Алексеевна. — Устала очень!
Полковник достал две старинные рюмки и налил в них чистый медицинский спирт.
— Ну, за здоровье вашего внука и нашу победу, — сказал полковник и опрокинул рюмку себе в рот.
— Ну, за твое воробушек выздоровление и нашу скорую победу! — сказал комэск майор Шинкарев, поднимая традиционный солдатский алюминиевый сосуд, под названием — кружка.
Летчики тоже подняли емкости со спиртом и, дружно чокнувшись, вылили себе в рот, заедая бушующий во рту спиртовой пожар, добротной американской тушенкой.
— Тебя, Валера, батя к ордену представил! Так, что ты скоро у нас будешь как все — с наградой! В нашей боевой эскадрилье должны быть все с орденами! — сказал майор Шинкарев, похлопывая молодого лейтенанта по плечу.
Офицерский стол особым изобилием не баловал. Свиное сало с чесноком, порезанное тонкими ломтиками, две банки американской тушенки, да несколько луковиц и вареных картофелин, вот и все, чем было богато звено капитана Храмова.
За столом, в свете коптящего «бздюха», сидели офицеры третьего звена, комэск и те девчонки, соседки из ночной бомбардировочной авиации, которым так понравился Краснов, прибывший месяц назад в полк ОСНаза.
— Ну что за вас, девчонки, в честь восьмого марта! — сказал гвардии капитан Храмов, поднимая свою кружку. — Товарищи офицеры, за женщин пьем стоя!
Все дружно встали и, звучно ударив кружками, залпом выпили. Девочки, улыбаясь, лишь пригубили из своих солдатских «рюмок» истинно мужской напиток, испытывая перед спиртом настоящий женский страх.
— Что-то девчонки наши, не очень-то к спирту привычные! Им бы сейчас винца «Улыбки» легенького по случаю женского праздника или портвешка три семерочки!? — сказал комэск.
— Я на минутку! — старший лейтенант Заломин вышел из-за стола и исчез в соседней комнате. Вернувшись, он подбросил в руке бутылку красного крепленого «Каберне» и поставил её прямо по центру стола.
— Во!
— Ах, вот кто в нашем военторге все вино скупил! — сказал комэск Шинкарев, беря бутылку.
— Ай да, Заломин! Ай да сукин сын! Когда только успевает? Шустрый истребитель! Настоящий гвардеец! И «фокера» завалит, да и Клавку из нашего военторга на ящиках зажмет!
— Я, товарищ майор, к своему дню рождения берег! А тут такой случай! «Воробушек» выписался из санчасти, да и у наших девочек сегодня такой праздник! Че хранить его, может еще скиснет? — сказал Ваня, чувствуя себя героем дня.
— Правильно, старлей! Что его беречь! Сегодня мы живы, а завтра…. После его слов за столом в одно мгновение наступила
— Да что вы, мальчики, все о грустном, да о грустном! Сегодня праздник же! Вот сейчас станцевать бы! — сказала старший лейтенант Светлана Зорина, выходя из-за стола.
— Пошли со мной, «Воробушек»! Эх, станцуем сейчас с тобой барыню!
Девчонка потянула Краснова за руку на середину комнаты.
— А музыка!? — спросил Краснов.
— Сейчас будет музыка, — ответила Света и достала из чемодана старенький фронтовой патефон.
Она открыла крышку, накрутив пружину, опустила иглу на черную пластинку. Все замерли в ожидании, и в хате наступила гробовая тишина. Игла, шкрябая черный диск пластинки, вдруг запела «На сопках Манчжурии».
Вновь странный ком перекрыл все дыхание, и Валерка вспомнил свой выпускной вечер и красавицу Леди, и этот вальс, который играл школьный оркестр в последнюю ночь еще мирной жизни. От этих воспоминаний его сердце заныло, странной ноющей болью. Ленка вновь предстала перед его глазами, такая красивая и необыкновенно счастливая.
Коснувшись талии Светланы рукой, он почувствовал, как эта стройная и хрупкая девчонка со светлыми волосам Луневой Лены, прямо прильнула к нему всем своим телом. От этого откровенного прикосновения, в его груди словно загорелся огонь. Нежные девичьи руки легли на плечи лейтенанта и он, уловив такт музыки, слился с ритмом вечного вальса. Так и танцевал Краснов со Светланой, рисуя в воображении прекрасный и любимый образ его Леночки.
Вечеринка подходила к концу. Офицеры наперебой кинулись провожать девчонок, рассчитывая, что за легким флиртом, возможно, наступят более серьезные отношения. Хотя многие офицеры уже имели семьи, но все же заново влюблялись в своих боевых подруг.
Эта любовь иногда приводила к проблемам с политуправлением армии. Ведь покинутые жены писали, писали во все армейские инстанции с просьбой повлиять на загулявшего мужа. Вот только любовь на фронте, все больше и больше брала свое, связывая влюбленных не только сильными чувствами, но порой и общей кровью и даже одной на двоих смертью. Только здесь влюбленные познавали друг друга не по комплиментам и поцелуйчикам, здесь были совсем другие критерии. Постоянное чувство опасности, умноженные на двое радости фронтовых буден, и разделенное горе утрат друзей, скрепляло судьбы новых ВПЖ (военно-полевых жен) сильнее, чем бывшие связи со своими законными супругами.
На какое-то мгновение, и Валерка, отдавшись в её власть, стал жертвой такой военно-полевой любви.
Светлана Зорина, старший лейтенант и пилот легкого бомбардировщика У-2 вскружила ему голову, и он, поддавшись её чарам, её женскому соблазну, последовал за ней, словно за хвостом убегающего от него «мессера».
Светлана держала его за руку и рассказывала, как два года назад окончила школу, как училась, как и он в городском аэроклубе. А когда пришла война, то без всяких сомнений и колебаний добровольно пошла на фронт в авиацию.