Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Тот козел, как всегда и бывает, собрал небольшую, человек пятнадцать кодлу, чтобы не то чтобы убить Каплуна, но проучить.
А мы с Биллом за этого Каплуна подписались. Я бы не пошел, я их не знал почти, Билл попросил. Силы были не равны. Билл, конечно, покрепче меня, с одним мог бы справиться, и я, если повезет, с другим, а что остальные тринадцать?
Базар был долгий, больше двух часов. Билл держался великолепно.
— Кочумай, паани, вы что? Кочумай (слово было такое. Вроде слушай, или хеллоу, в смысле перестань
И как-то туда-сюда мы их заговорили. Они, видимо, пропустили момент, когда надо было начинать бить. Но скорее всего потому, что они нас с Биллом знали и понимали, что за нас полгорода встанет.
А вообще-то мы с Биллом и еще с одним крутым блатарем полу-азербайджанцем-полуузбеком, Нуриком, не один раз отмазывали попавших в беду от значительно превосходящих сил.
Мы — это сильно сказано. Меньше всего я. Я говорил много, но в боевом смысле представлял из себя очень легкого пехотинца. Но и до драк не доходило.
Еще расскажу забавный случай, едва ли не последняя наша встреча с Биллом.
Как-то в общежитии МГУ на Ломоносовском Билл навестил меня. В комнату мою они вошли вдвоем с моим тогда близким по факультету приятелем Геной. Между прочим, музыкальное училище до МГУ закончил. Таким изумленным я не видел Гену никогда. Никогда раньше, и еще лет через пять позже, пока общаться не перестали.
— Это Билл?
Я им уже много раз о Билле рассказывал, они, мои МГУшные друзья, его уже заочно любили. Билл стоял рядом с Геной, тяжко пьяный, с бутылкой в руках.
— Да, это Билл, — и к нему: — Как ты прошел? Контроль ведь.
— А-а-а, кочумай, какой контроль? Что они, не видят, что я к тебе в гости иду.
Убедительно.
— Я в комнате один, — стал рассказывать Гена, — никто не мешает, я никому, включил маг, поставил Равеля. Без стука открывается дверь, на пороге парень с бутылкой в руках, качается.
— Дебюсси, — уверенно говорит он с порога. — Ящик!..
— Нет, — объясняю я (Гена), несведущему в музыке парню, — Равель!
— Кочумай, — говорит вошедший. — Это Дебюсси.
Проверили. Конечно, это оказался именно Дебюсси. «Ящик с игрушками».
— И тут, — сказал Гена и, как он иногда делал, поднял для многозначительности палец и призакатил глаза, — я понял, что это и есть Билл.
— Пеедставляешь, — подтвердил Билл и рассказал эту же историю со своей стороны, — иду к тебе, несу банку для достойной встечи, играют Дебюсси, «Ящик с игрушками», у меня у самого дома такой, под кооватью. Откыываю дверь, этот чувак говорит — Аавель. Будто я Аавеля не знаю. Я ему — Дебюсси. Он мне — Равель, я — Дебюсси. Посмотрели — Дебюсси. Какие могли быть сомнения. Но тут-то и начались чудеса. Чувак поворачивается ко мне, глаза как плошки:
— Тебя, говорит, Биллом зовут?
А я его в глаза никогда не видел! Откуда он меня знает?
— Ты, — говорит, — к Оодосу пришел?
Тут у вас все,
Ни о ком из своих друзей и знакомых я не рассказывал так часто, как о Билле. Всем нравится. Не похож. Не адекватен. Курил, нюхал, ширялся, служил в армии. Хотя и недолго. Таких там не держат.
Осталось рассказать что-то совсем легкое, безопасное.
Занесло в нашу компанию симпатичную девушку, которая не пила из горла, как все остальные. Наотрез.
— Билл, сходи, ты один можешь раздобыть стакан.
Ушел Билл, и нет его, и нет. Сорок минут прошло, вино греется, девушка эта хочет уходить. Пошли мы навстречу, на выручку, если Билла так долго нет, мало ли что могло произойти, и действительно было — и отмывали, и откачивали. Пришли толпой до угла, а с другой стороны Билл выскакивает, держит что-то завернутое в газету.
— Быстоо, быстоо, давай все за угол, догонят — отметелят.
Завернули за угол.
— Что? Что? Рассказывай!
Билл остановился, снял газету — пик истории, — а там стакан с газировкой. Он спокойно, медленно выпил:
— Ну вы тоже послали. Жара, три автомата и всего один стакан, народ звереет, не дают стакан мыть, пьют так. Как забрать стакан? Был бы он хоть не последний. Ни одной идеи. Встал в очередь. Стою, уже моя очередь подходит, а идей нет. Тут смотрю — на бордюрчике старая газета лежит. Схватил ее, тут как раз моя очередь, взял стакан, налил газировку, повернулся к толпе, поднял полный стакан, на глазах у всех завернул в газету, сказал:
— На анализ!
И спокойно дошел до угла, потом завернул и как припустил, весь квартал бегом бежал, а тут как раз вы.
Похоже на Билла.
Как-то выдался жутко занятый вечер: и купля-продажа, и драки, и встречи новых людей, кого-то отмазывали, мирили, отпаивали, были напряженно заняты. И по завершению каждого их этих событий, иногда и оттирая кровь со своего красивого лица, Билл мечтательно говорил:
— Приду домой, блинов напеку…
Это до сих пор одна из любимых моих приговорок. Особенно если чрезмерно много всего.
Потом он встретил девушку, наркоманку. Стали ширяться вместе. Поженились.
Родили девочку. Ему было за сорок, вышел он как-то в магазин, а там какие-то тупые гопники нового поколения, ничего о Билле не слышали, что-то ему сказали, он им что-то ответил. Билл был не вполне адекватен. Меня рядом не оказалось. Его убили.
Забили до смерти.
Прощай, друг дорогой.
Федоров
Не только Билл, но еще более полутора десятка людей стали моими друзьями по цепочке Светлана — Дон. И еще сто — приятелями. Люся и почти весь ее класс. Дон женился на Хабибулиной, я на Люсе, еще один мой друг Юра Петров, аккуратно причесанный хулиган и драчун в очках с золотой оправой, стал мужем третьей из подружек — Вали Гришуковой.