Яков. Воспоминания
Шрифт:
Ярость окрасила мой мир в красный цвет, в ушах зашумело. Оттолкнув с дороги Коробейникова, я схватил с вешалки пальто и, не дослушав Миронова, не сказав никому ни слова, вылетел из управления. На мое счастье, полицейский экипаж оказался у подъезда. Я должен увидеть ее немедленно! Иначе ярость просто разорвет меня изнутри. Я должен немедленно ей все сказать! И это будет совсем не то, что я, слепой обманутый дурак, мечтал сказать совсем недавно!
До дома Мироновых мы домчали быстро, но, к счастью, этого времени мне хватило, чтобы хоть немного взять себя в руки. Довольно с меня унижений на сегодня, нужно сохранить хотя бы внешнее достоинство.
— Сицилианскую защиту изучаете?
— Нет, — улыбнулась она мне в ответ. — Это трактат.
Я устало опустился на скамейку рядом с ней.
— Из жизни приведений, я полагаю? — спросил я ее.
И отвернулся. Видеть ее улыбку было для меня сейчас мучением.
— Алан Кардак, «Книга медиумов», — ответила Анна Викторовна. — Но я вижу, что Вы не в духе.
Не в духе? Какое, право, чрезмерное преуменьшение! Я был готов рвать и метать! Я чувствовал себя униженным, растоптанным. А главное — обманутым. Не тем даже, что ей удалось увлечь меня своей игрой, сделав из меня дурака между этими зеркалами! А тем, в первую очередь, что я сейчас ясно видел: игрой было все. От первого до последнего слова. Все ее взгляды, улыбки были ложью! И все, что я позволил себе почувствовать к ней, оказалось тоже ложью абсолютной. Какая насмешка! Я обвинял Нежинскую в неискренности и, в то же самое время, попал в ловушку такой же искусной лгуньи! Нет, куда более искусной!
— Вы выставили меня дураком, — сказал я ей с упреком.
— Я не понимаю, — сказала Анна Викторовна осторожно.
Разумеется, она не понимает! Святая невинность!
— Вы ведь не умете играть в шахматы? — спросил я ее, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — И все эти ходы были подсказаны Вам духом Ферзя?
Я встал, не в силах сидеть спокойно.
— Конечно! И я уверовал в Ваши непостижимые способности, — сарказм в моих словах заставил ее отпрянуть. — Да что там, вселенная вдруг разверзлась и показала мне свое спиритическое нутро. И я увидел эту апокалиптическую картину, и понял, как мало я знаю о мире, в котором живу.
— Я Вас понимаю, — ответила Анна Викторовна с осторожностью, — да, действительно, это пугает. Как видите, я до сих пор не могу с этим справиться.
Она снова пытается вызвать у меня сочувствие и жалость, как тогда, когда, дрожа, прижималась ко мне, изображая испуг и беспомощность! Снова играет на моих чувствах!
— Да-да! Вы ведь страдаете! — моя сдержанность рассыпалась на глазах. — Эти духи, они преследуют Вас! Ваш дар — Ваше проклятие! А знаете, почему Вы страдаете на самом деле? — спросил я ее, подойдя совсем вплотную. — Вам просто хочется внимания. Вы хотите быть в центре, чтобы все охали и ахали, какая она таинственная…
— Яков Платонович! — резко перебила меня Анна Викторовна и попыталась уйти.
Но я ей не позволил.
— Нет уж, Вы меня послушайте! Я достаточно Вас слушал! — я поймал ее рукав и развернул лицом к себе. — Какая тонкая мистификация! Вы разыграли эту партию прекрасно. И я уверовал в то, что Вы, не зная правила игры, делаете правильные ходы. И что я узнаю случайно? Вы изучали шахматы по учебнику!
— Я ничего не изучала! — возмущенно ответила Анна Викторовна со слезами в голосе. — Дядя эту книгу привез мне давным-давно. Я прежде даже не открывала ее.
— И я снова должен Вам поверить?! — я все-таки сорвался на крик и от этого рассердился на нее еще сильнее. — Не верю!
— А глазам своим Вы верите? — воскликнула
— Сквозняки! Окна были открыты!
— А преступления? — она уже плакала от обиды, но ее слезы меня больше не трогали.
— Цепь совпадений! — отверг я и этот аргумент.
Она отвернулась, но я снова оказался перед ней.
— Зачем Вы это делаете? Зачем? Вам скучно жить? — выпалил я ей прямо в лицо. — Хотите видеть мою растерянность, мое унижение?
— Мне очень жаль, что Вы так думаете, — сказала Анна, сдерживая слезы из последних сил, повернулась и пошла к дому.
— Анна Викторовна! — выкрикнул я ей вслед. — Вы… Вы чудовище!
— Я? — она остановилась уже на ступенях, повернулась ко мне: — Полноте! Вы настоящих чудовищ не видели.
И скрылась в доме.
Я видел чудовищ. Мне попадались такие монстры в человеческом обличье, что даже вспоминать их было страшно.
Но в данную минуту мне казалось, что все они меркнут перед этой девушкой, которая обманула меня, заставив поверить, что в мире может существовать что-то настолько чистое и светлое, что я и не мечтал встретиться с этим вживую, не то, что соприкоснуться. Но этот прекрасный мираж оказался такой же ложью, как и все остальное, с чем я сталкивался в своей жизни.
Что ж, я вынес хороший урок. Получил отличный жизненный опыт. И должен быть за него благодарен. Сейчас я отправлюсь домой, выпью чаю и просплю до завтрашнего утра. А утром приступлю к работе, навсегда вычеркнув из памяти барышню Миронову и все, что с нею связано. Работа поможет, она всегда помогала в таких ситуациях. В любых ситуациях.
====== Одиннадцатая новелла. Реинкарнация. ======
Заканчивалась зима, и весна все настойчивее заявляла о себе, вступая в свои права. Солнце пригревало, и на открытых местах появлялись первые проталины. К ночи еще подмораживало, но днем погода была уже совсем весенняя. На улицах прибавилось гуляющих: дамы спешили продемонстрировать весенние уже наряды, кавалеры в расстегнутых пальто взирали на них с обновленным восхищением. А на крышах и деревьях вовсю чирикали ликующие воробьи. Все, устав от долгих метелей, спешили порадоваться наступающей весне.
Не то чтобы я вовсе не замечал происходящих в природе перемен, но меня в последние недели радовала только работа. Каждое новое дело я встречал как долгожданный подарок и набрасывался на него, как голодный на кусок хлеба. Если же дел не было, я их находил, вытаскивал из архива или занимал свою голову иным способом, работая по двадцать часов в сутки, лишь бы не оставалось сил на то, чтобы думать и чувствовать. Я загонял своих подчиненных, и только Коробейников решался общаться со мной без страха. Впрочем, и с ним я говорил лишь о делах, пресекая все его попытки вызвать меня на откровенность.
Причина такого моего поведения была проста и, увы, осознаваема мною во всей полноте. Меня сжигал стыд.
После моего последнего разговора с Анной Викторовной, я вернулся домой и проспал почти сутки. А когда я проснулся… Честное слово, никогда мои ощущения не были так близки к желанию застрелиться от стыда. Я чувствовал себя последним мерзавцем и редкостным идиотом в придачу. Разумеется, я понимал, что мой срыв в тот день был вызван чудовищным нервным напряжением и переутомлением, которые я испытал во время дела Ферзя. Голова у меня тогда не работала, видимо, вовсе, зато эмоции бушевали с необычайной силой, в кои-то веки вырвавшись из-под власти контролировавшего их разума. Думаю, назвать меня тогда вменяемым не смог бы даже Коробейников, всегда и во всем принимавший мою сторону.