Яков. Воспоминания
Шрифт:
Но все это лишь объясняло причины моего поведения. Но, разумеется, оправданием служить не могло. Что я наделал? Что я наговорил! Я обидел и оскорбил, оттолкнул и изломал все самое чистое и светлое, что было в моей жизни. Как я мог сказать ей такое? И, что, пожалуй, еще страшнее, как я мог так о ней думать? Мысли о том, что в момент помутнения рассудка я счел искреннюю заботу и желание помочь грязной манипуляцией, посмел сравнить свет с тьмой, терзали меня непрерывно.
И именно они были причиной того, что я не полетел на следующий же день в дом Мироновых с визитом и извинениями. Не скрою, порыв такой был. Да что там порыв! Непрерывное желание испросить, вымолить прощение, преследовало меня, и именно его я и гасил, окунувшись в работу с головой. Потому что знал, что, если я приду, Анна Викторовна простит
Что ж, раз я так хорошо приспособлен к борьбе со злом, этим я и буду заниматься с должной отдачей и старанием. И лишь в самой глубине души, в ее уголке, предназначенном для меня одного, я сохраню воспоминания о чудесных мгновениях, о доброте, заботе и нежности. Об Анне.
Тот день ничем не отличался от предыдущих. И я, обрадовавшись новому делу, даже не подозревал, что неизвестно за что милосердная ко мне судьба намерена вывести меня из бездны бесконечного самобичевания, в которую я себя загнал. Сообщение о трупе в овраге близ Слободки пришло около полудня, и мы немедленно выехали на место обнаружения тела.
Первая странность, на которую я обратил внимание, заключалась в том, что обнаружить тело случайно было очень сложно, если не сказать, невозможно вовсе. Труп находился на дне оврага, забросанный ветками, и с тропинки, проходящей значительно выше, был вовсе незаметен. Собственно, именно поэтому он и пролежал там достаточно долго. Чтобы обнаружить тело, требовалось сойти с тропы и преодолеть весьма непростой спуск по скользкому от оседающего снега склону оврага. Такого подвига можно было бы ожидать от мальчишки-сорванца, полезшего в овраг по какой-нибудь фантазии или мальчишечьей игре. И тем не менее, труп обнаружила хорошо одетая барышня, которую меньше всего можно было заподозрить в желании скользить по обледеневшим склонам. Барышня стояла тут же, чуть в стороне, дожидаясь, пока я задам ей свои вопросы, и утирала платочком слезы, непрерывно выступающие вновь. Не похожа ее реакция была на простое потрясение при виде мертвого тела. Так, скорее, можно оплакивать близкого усопшего. Но городовой, доставивший известие об обнаружении тела, сказал, что обнаружила его свидетельница, Сурина Арина Михайловна, совершенно случайно. Поэтому я и не спешил с ее допросом, давая ей время выплакаться, а себе — понаблюдать. Вместо этого я подошел к доктору и городовым, осматривающим тело.
— Документов при нем не обнаружено, — доложил, заметив мое приближение Евграшин, осматривающий бумажник жертвы.
— Яков Платоныч, — привлек мое внимание доктор Милц, показывая мне листок бумаги, найденный им в кармане погибшего, — вот полюбуйтесь, что происходит с бумагой за такой срок.
— А кстати, какой здесь срок? — поинтересовался я у него, внимательно осматривая лежащее передо мной тело.
— Судя по степени разложения трупа, не меньше года, — высказал свое мнение доктор. — Впрочем, я думаю, и не больше.
— Жертву не грабили, раз бумажник на месте, — отметил я.
— Вы сказали, жертву? — поинтересовался Александр Францевич. — То есть, Вы не рассматриваете возможность смерти естественным путем?
— Но Вы же не думаете, что он разоделся в модное пальто, спустился сюда в овраг по грибы и скончался от сердечного приступа? — ответил я несколько саркастично. — А после этого еще и закидал сам себя сверху ветками?
— М-да… — смущенно покосился на меня доктор. — Это резонно.
Мне сделалось неловко. Мой ставший дурным характер еще не повод для бестактности. Можно было бы выбрать и иную формулировку. Доктор все-таки не Коробейников, не следует так указывать ему на ошибки, да еще в присутствии городовых. Скрывая недовольство собой, я отошел от Милца, продолжившего осмотр, и обратился к свидетельнице, обнаружившей тело.
— Арина Михайловна, —
— Нет, я его не знала, — ответила она дрожащим от слез голосом.
— А убиваетесь, как по близкому человеку. — заметил я.
— Я просто испугалась, — отвела она глаза.
Это была ложь, я был в этом абсолютно уверен. Она была настолько расстроена, что овладеть собой для того, чтобы солгать правдоподобно, не смогла.
— Вы сказали, что какой-то мальчик указал Вам на это место, — продолжил я расспросы, не акцентируя пока внимания на моих подозрениях, — а что за мальчик?
— Не знаю. Ходит за мной по пятам, — ответила Арина. — Какой-то странный мальчик. Иногда пытается заговорить. Говорит тоже странно.
— То есть, — уточнил я, — незнакомый странный мальчик велел Вам прийти сюда в овраг, и Вы покорно пошли?
— Да, я понимаю, что это глупо, — сказала она подавленно, — нго мне показалось, я должна это увидеть.
Все более и более странно, однако. Либо она врет, либо не в себе. Первое, несомненно, предпочтительней.
— А почему же Вам так показалось? — спросил я. — Что он сказал?
— Сказал, что там его тело, — вымолвила Арина Михайловна смущенно.
От неожиданности я чуть не вздрогнул. Вот так новости! А главное, мне эти новости очень сильно напомнили некоторые прошлые расследования.
— Его тело? — переспросил я. — Что он имел в виду?
— Я не знаю, — она снова заплакала.
Нет, на умалишенную она не похожа, совершенно точно. Сбита с толку, растеряна и испуганна. И очень сильно расстроена. Что-то она от меня скрывает, несомненно. Но это, скорее, касается личности усопшего и ее знакомства с ним. А вот причины, по которым она пошла в овраг искать тело… Эта история со странным мальчиком настолько абсурдна, что, скорее всего, является правдой. Даже полный глупец мог придумать ложь правдоподобнее. А свидетельница Арина Сурина глупой не выглядела. Я решил не давить пока на нее, пытаясь добиться правды. Мы попробуем определить личность погибшего своими силами и методами. Ну, а если уж окажемся вовсе в тупике, я заставлю госпожу Сурину рассказать нам то, что она предпочла утаить.
Я отпустил Сурину, дав ей в провожатые городового. И отдельно указал тому, чтобы он последил, не обнаружиться ли где-нибудь по пути их следования мальчик, наблюдающий за Ариной или пытающийся с ней заговорить. Очень мне хотелось побеседовать с этим пацаном, по какой-то причине считающим себя покойником.
В управлении меня ожидало письмо, принесенное, по словам Коробейникова, посыльным. Изящный конверт, пахнущий духами, замысловато-игривые завитки почерка. Нина Аркадьевна вновь напоминает мне о себе. Что ж, посмотрим, какие еще способы придумает госпожа фрейлина, чтобы выманить меня из Затонска.
Но новости, содержащиеся в письме, превзошли все, даже самые худшие мои ожидания. В своем обычном кокетливо-ироничном стиле, будто и не было нашей последней размолвки, Нина сообщала мне, что, испросив отпуск при дворе, якобы для поправки здоровья, она приехала в Затонск с намерением прожить здесь, судя по всему, продолжительное время. Также в письме говорилось, что его отправительница остановилась в гостинице и будет очень рада, если я нанесу ей визит.
Итак, отчаявшись выманить меня из Затонска, мои противники решили действовать прямо здесь. Собиралась госпожа Нежинская лишь приглядывать за мной или надеялась меня контролировать, было неважно. Ее появление означало, что интрига продолжает набирать обороты. А также то, что моя жизнь с этого момента весьма усложнится. Зная Нину Аркадьевну, я должен был теперь учитывать ее присутствие. Упускать ее из виду было нельзя ни в коем случае. А не придавать ей значение — и вовсе опасно. Пожалуй, мне следует выбрать время и нанести ей визит вежливости, дабы попытаться узнать, чего она пытается добиться своим приездом в Затонск. Мне даже думать неприятно было о том, чтобы увидеться, а тем более говорить с ней. Но все же без этого обойтись никак не удастся. К счастью, прошлое наше общение должно было установить между нами достаточную дистанцию. И мне не будет слишком сложно это отчуждение поддерживать. Потому что изображать что-либо иное в нынешнем моем расположении духа было бы поистине затруднительно и крайне утомительно для меня.