Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Доктор сказал, что нашему убитому было от сорока до шестидесяти лет, — ворвался в мои размышления голос Коробейникова. — Я решил поднять архивы и проверить всех пропавших в прошлом году.
— Вы учтите, — сказал я ему, — что, кроме возраста, он еще и при деньгах был, судя по костюму.
Антон Андреевич на минуту задумался, перебрал бумаги.
— В таком случае, один московский артист, Андроник Сапфиров, — предположил он. — Год назад они приезжали с гастролями в Затонск. Представление, надо сказать, было прескверное. Но Андроник пропал после этого и в Москву
— Думаете, такая медаль могла быть у артиста? — спросил я его перекидывая ему маленькую медальку, облупившуюся до полной неузнаваемости, найденную в коробочке, лежавшей в кармане убитого.
Коробейников поймал медальку на лету, рассмотрел внимательно:
— Ну, такая медаль могла быть у кого угодно, это ведь не государственная награда, это так, безделушка, — сказал он. — Нам в гимназии такие давали, я получал, часто. За особые успехи.
— Вряд ли зрелый мужчина будет носить с собой гимназические награды, — язвительно указал я Антону Андреичу. — За какие другие заслуги могли наградить такой медалью?
Мой помощник на мою раздражительность внимания особого не обратил. Привык уже, видно.
— Первое место на какой-нибудь выставке… — пустился он в предположения. — Ну, на выставке молочных поросят, например!
— Шутник Вы, Антон Андреич, — строго пресек я его очередную попытку поднять мне настроение. — А благотворительность? В вашем списке есть кто-нибудь, кто занимался благотворительностью?
Коробейников сверился со своими бумагами.
— Разве что один купец, Епифанов, — сообщил он. — Пропал прошлым летом, до Вашего приезда. Его жена и дочь сразу обратились в полицию. Но никаких успехов поиски не принесли.
— Вызывайте их на опознание, — велел я.
— Жена умерла год назад, — сказал Коробейников.
— Ну так дочь пригласите! — повысил я голос, не удержав раздражения.
Антон Андреич быстро вышел, торопясь выполнить мое указание.
Дочь покойного купца Епифанова, Надежда Кирилловна, с первого взгляда производила впечатление женщины сильной, твердой характером. Со второго и третьего взгляда это впечатление лишь усиливалось. Тело, год пролежавшее в овраге, своим видом и запахом могло выбить из равновесия кого угодно. Коробейников, например, вовсе предпочел к столу доктора близко нее подходить и остался у окна, прикрыв рот и нос платком. Надежда же Епифанова стояла рядом со мной, твердо выпрямив спину. Когда доктор приподнял простыню, показывая тело покойного, она даже не переменилась в лице, лишь вздрогнула слегка, да отступила буквально на пол шага.
— Да, это он, — сказала она мне недрогнувшим спокойным голосом. — Его одежда. Это он.
Потрясающее самообладание для дамы. Да и не только для дамы, если честно. Вызывает уважение. Разумеется, если в процессе следствия не окажется, что она убийца.
— Нам нужно будет соблюсти некоторые формальности, — сказал я, выводя ее из покойницкой, — но для этого нужно будет проехать в управление.
В моем кабинете Надежда Кирилловна продолжала держаться также ровно
— Антон Андреич составит протокол опознания, — сообщил я ей, — Вы ознакомитесь и подпишите.
Она даже не кивнула, видимо, считая это излишним. В таких случаях гораздо проще взять паузу и подождать, пока человек сам захочет заговорить. Я открыл папку, делая вид, что изучаю бумаги в ожидании, пока составят протокол. После нескольких минут молчания Епифанова все-таки решила заговорить первой.
— Я не могу представить, что кто-то мог убить батюшку, — ровным голосом произнесла она. — У него не было врагов. Бывает, некоторые наживаются, ничем не брезгуют. Но он таким не был. Его все уважали.
— А в семье? — спросил я как бы между прочим, продолжая для виду перебирать бумаги.
— Я Бога каждый день благодарила за такого батюшку, — ответила она. — И с матушкой у них все было хорошо.
Тон ее был по-прежнему ровный, спокойный. Но я все же смог почувствовать в ее словах какую-то не то чтобы даже фальшь, а чрезмерную, что ли, убежденность. И кажется, Надежда Епифанова пыталась убедить в сказанном не только меня, но и себя саму. Нужно будет попробовать проверить, не ошибся ли я.
— Тело Вашего отца было найдено в Слободке, на окраине города, — сообщил я ей. — Как он там мог оказаться?
— Я не знаю, — спокойно сказала она.
— Ну, может, знакомые Ваши какие там проживали? — предположил я.
— Знать не знаю таких знакомых, — все также ровно ответила она. И спросила: — А как нашли тело батюшки? Кто?
Первый и, собственно, единственный пока вопрос, который она мне задала. В общем-то, и не самый необычный вопрос. Вот только я не хотел ей на него отвечать, при чем именно потому, что он был единственным.
— А среди Ваших знакомых, — поменял я тему, — нет ли подростка со странными манерами?
— Откуда бы у меня в знакомых подросток? — ответила она твердо.
— Ну, мальчик лет двенадцати-четырнадцати, — пояснил я подробнее. — Возможно, работал на Вашего отца незадолго до гибели. Посыльный, разнорабочий какой.
— Не припомню такого, — сказала Надежда. — Так Вы мне не сказали, кто нашел батюшку.
И не скажу. Потому что мне весьма любопытно, почему ей это так нужно это знать. До такой степени, что в ее ровном, спокойном голосе послышались отчетливые нотки настойчивости и нетерпения.
— Узнаете в свой черед, — ответил я ей с несколько ироничной усмешкой, показывая, что уговаривать меня бесполезно.
— Будьте любезны, подпишите протокол, — подошел к ней с бумагами Коробейников, поймавший мой взгляд, — Ознакомьтесь и подпишите, если нет никаких возражений.
— Так я же дочь его, — не обращая внимания на Антона Андреича обратилась ко мне Епифанова. — Почему Вы мне не хотите сказать?
В голосе ее уже куда заметнее проскользнули эмоции. Она была так раздражена моим отказом, что одинаково готова, похоже, как упрашивать меня, так и настаивать. Зачем-то ей было очень важно знать именно это — кто нашел тело. Важнее даже, чем кто убил. Не скажу! И посмотрю, что она будет делать дальше.