Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Когда Вы познакомились со своим мужем, — продолжил я расспросы, — с Суриным?

— Осенью, в октябре.

— Это до или после исчезновения из Вашей жизни Епифанова?

— После, — вздохнула она. — Я осталась совершенно одна, мне некуда было деться. И я приняла предложение Сурина. Он тоже очень хороший человек.

— Там, в овраге, — спросил я, желая подтвердить свое впечатление, — Вы же сразу опознали останки Епифанова?

— Да, — кивнула она виновато.

— Может, Ваши показания

насчет Егора Фомина тоже изменятся?

— Что Вы имеете в виду? — не поняла меня Арина.

— Может, пора признаться, — уточнил я строго, — что Егор Вам знаком гораздо лучше, чем Вы нас здесь уверяете.

— Я Вам сказала правду! — растерянно произнесла Сурина. — Этого человека я не знаю вовсе.

— Вы знаете, что сегодня ночью, — спросил я ее, — недалеко от Вашего дома на Егора напали?

— Господи, нет, конечно! — перепугалась Арина Михайловна. — Откуда я могла это знать?

— А где Вы находились вчера, с десяти до одиннадцати вечера?

— Здесь, в мастерской, — ответила она. — Мы получили большой заказ.

— Кто-то из Ваших работниц может это подтвердить? — осведомился я.

— Нет, было поздно, — ответила Арина. — Я их отпустила.

— Ну, а кто тогда может подтвердить это алиби?

— Мой муж, он был дома.

— Здесь, рядом с Вами, в мастерской? — уточнил я.

— Нет, — растерянно сказала она. — Я была в мастерской, он был дома.

— Ну тогда, боюсь, это свидетельство ненадежно, — огорчил я ее.

Оставив расстроенную Арину Михайловну, мы с Коробейниковым покинули ее дом.

— Если она организовала убийство Епифанова, то тогда зачем она пошла в полицию? — рассуждал Коробейников, очень любивший обсуждать дела прямо на ходу. — Зачем показала труп? В ее интересах, наоборот, чтобы его никогда не нашли.

Судя по всему, Арина Михайловна была моему помощнику симпатична, и потому он не хотел верить в ее виновность, надеясь на иной вариант. Мне, если честно, также не казалось, что Сурина убийца. Хотя ее ложь, конечно, настораживала нас против нее. Но я видел, что ее чувства к Епифанову были искренними. И его смерть стала для нее горем. Но это ведь еще не были факты, лишь мои ощущения. Так что распространяться о своих предположениях Антону Андреичу я не собирался. Доказательства отыщем, там и поговорим.

— Тело нашел Егор и мог рассказать об этом кому угодно, — указал я Коробейникову. — При таких обстоятельствах выгодно бежать в полицию впереди всех и все рассказать. Вот таким образом Арина и могла вывести себя из числа подозреваемых, ну, хотя бы на время. Я только не понимаю, зачем ей Епифанова убивать?

 — Мотив — деньги? — предположил мой помощник.

— Да нет! — возразил я. — Деньги у нее были, пока она жила с Епифановым. А вот когда он исчез, у нее и начались непростые времена.

— А

что, если Епифанов пообещал ей упомянуть в своем завещании, — пустился в домыслы Антон Андреич, — но обещания своего не выполнил. А узнала она об этом только когда дело уже было сделано.

— Может быть, — не стал я спорить с его полетом фантазии. — Вы меня не ждите, Антон Андреич. Я к родителям Егора. Увидимся в управлении.

Следовало расспросить родителей, может быть, им известно, кто напал на их сына. А заодно невзначай поинтересоваться у механика Фомина, о чем с ним беседовал Жан Лассаль.

Дома я застал только отца. Мать была на службе, Егор, видимо, гулял. Отец понятия не имел о нападении на сына, не то что о его причинах. Собственно, родители даже не знали, что Егор ночью отсутствовал дома.

— Но как же Вы не заметили, что Егора ночью дома не было? — спросил я Фомина.

— Так он кровать свою так заправил, будто кто-то под одеялом лежит, — пояснил тот. — Ну, мать глянула, подумала, он тихо вошел. Он так делает.

— Ну да, — вздохнул я, — понятно.

Ясно, что Егор неоднократно проскальзывал домой незаметно, чтобы избежать внимания родителей. И также незаметно уходил.

— Не, ну теперь-то мы его будем стеречь, конечно, — заверил меня Фомин. И добавил с едва уловимой угрозой: — И я позабочусь, чтобы никто не пудрил ему мозги.

Я внутренне напрягся. Этот человек и так мне не нравился, его отношение к собственному сыну, каким бы тот не был, возмущало меня. Но если он попробует угрожать Анне Викторовне, я дам ему во всей полноте ощутить мое недовольство.

— А теперь у меня к Вам вопрос служебного порядка, — обратился я к Фомину жестко. — Вы же механик?

— Точно так, — подтвердил он.

— По каким машинам?

— По любым. От швейных до паровых.

— Это хорошо, — похвалил я. И приступил к интересующему меня вопросу: — К Вам сегодня приходил заказчик, иностранец, с бородкой.

— Вы откуда знаете? — перепугался Фомин.

— Я полицейский, — ответил я ему с легкой усмешкой, — нам все известно. Вы что-то делаете для военного ведомства?

— Не велено об этом говорить, — смутился Фомин.

— А иностранцу можно?

— Не говорил! — он испугано затряс головой. — Ничего! Он спрашивал, я не сказал. Что ж, я не понимаю, что ли? А он что, шпион?!

— Да нет, — успокоил я Фомина. — Из жандармов он, из наших. Проверяет, как государственные тайны хранятся.

— Я молчал! — облегченно выдохнул Фомин.

— Ну вот и молчите, если опять появится, — посоветовал я ему.

Расставшись с Фоминым, я отправился на встречу со своими филерами. Привычно запрыгнув в пролетку, я сказал им весьма недовольно: