Яков. Воспоминания

Антонова Лада

Следующие две недели прошли для меня в бесконечной смене настроений. Я то утопал в светлых мечтаниях, приходя в состояние практически эйфорическое, то становился мрачен, с безнадежностью прозревая свое будущее, а то метался в сомнениях. Разумеется, я видел и понимал все эти приметы, свойственные совершенно особому состоянию. Были они мне знакомы со времен далекой молодости. Правда, я ранее искренне считал, что болезнь эта свойственна лишь юнцам, но, как видно, ошибался. И в минуты просветления посмеивался сам над собой. И все же, нет в жизни человека момента прекраснее восторженной влюбленности. А именно так и можно было назвать то, что я чувствовал. Я был влюблен, как юнец, и наслаждался этим. Причем, по некоторому размышлению, я понял, что влюблен уже давно, как мне сейчас казалось,

едва ли не с первого взгляда. Что было несомненной чушью, разумеется. Но водоворот эмоций, захвативший меня, не позволял мне этого осознать. Я видел предмет моих мечтаний во сне и наяву, мечтал о встрече, представлял ее по-всякому. И лишь колоссальным усилием воли мне удавалось не демонстрировать странного моего состояния всем окружающим. Порой я впадал в противоположную крайность и погружался в беспросветное отчаяние, понимая, как мало шансов на взаимность я имею. Между нами стояли годы, и мое прошлое, и даже моя работа. Ну какой прок барышне из хорошей семьи в полицейском, да еще настолько ее старше и с отвратительной репутацией? В такие минуты я становился язвителен и желчен, и, признаюсь, совершенно невыносим. Полагаю, мои подчиненные весьма страдали от перепадов моего настроения, а Коробейников, которому из-за близости ко мне доставалось больше, чем другим, проявлял неприкрытое беспокойство. Кажется, он отнес мою переменчивость в настроении по ведомству переутомления и теперь порой изображал из себя няньку, пытаясь следить, чтобы я вовремя ел или не засиживался на работе допоздна. В минуты меланхолии это вызывало мое раздражение, которое, боюсь, я не всегда давал себе труд сдерживать. В светлые же периоды я лишь смеялся над его стараниями и сбегал от его забот в парк, втайне надеясь на долгожданную встречу. Но, как и положено в подобных ситуациях, небо насмехалось надо мной, и встреч не случалось. То ли мы с Анной Викторовной посещали парк в разное время, то ли она была чем-то занята и пренебрегала прогулками. Несколько раз я порывался зайти к ней с визитом, но каждый раз останавливал себя, робея. Подобная робость была мне настолько не свойственна, что вызывала желание смеяться над собой. Ну, или злость на себя самого, в зависимости от настроения, в котором я находился. Так продолжалось день за днем, и я уже понимал, что не могу вечно оставаться в подобном положении. Мне требовалось сделать следующий шаг и, если не объясниться, то хотя бы приблизиться к предмету моих мечтаний. Кроме того, я тосковал безмерно, лишенный общения с ней, возможности любоваться ею, слушать ее голос, восторгаться улыбкой. Рано или поздно, полагаю, моя влюбленность победила бы мою же робость, и я нашел бы способ увидеться с Анной Викторовной. Но, как обычно бывало в моей жизни, работа вновь вмешалась в мои планы, внося свои коррективы. В один из дней поступило сообщение о том, что в одном из номеров гостиницы обнаружено тело горничной. Все мечты пришлось отложить до лучших времен — меня ждало очередное убийство.

Мы находились в номере лучшей гостиницы Затонска. На полу лежало тело убитой горничной. У стены стоял пустой сейф с открытой дверцей. Что ж, с мотивом убийства, кажется, все ясно.

— У нее сломана шея, — обратился ко мне доктор Милц, закончивший осмотр тела, — и других повреждений нет.

— Упала и сломала шею? — предположил Коробейников, занятый фотографированием.

Нынче Антон Андреич предстал в новом облике, сбрив усы. Насколько мне было известно, из-за проигрыша в споре. О чем-то они с Ульяшиным об заклад побились, я не вдавался в подробности.

— Предварительно обчистив сейф, — заметил я саркастически, давая понять, что шутки на месте убийства не уместны.

— Кстати, убийца был мужчиной, — сказал доктор, — причем, недюжей силы.

— Из чего это следует? — заинтересовался я.

— А из того, что шея сломана одним движением, — пояснил Милц.

— Следов взлома не обнаружено, — сообщил Коробейников, закончивший возиться с фотоаппаратом и осматривающий теперь дверь.

Я подошел к управляющему гостиницей. Тот стоял у двери, в состоянии крайне нервическом. Оно и понятно: подобное происшествие скажется на репутации предприятия самым наихудшим образом, что, разумеется, снизит и доходы. Ну кто, скажите, захочет жить в гостинице, где в номерах горничных убивают?

— Где постоялец? — спросил я управляющего.

— Говорят,

часа два, как ушли-с, — доложил тот.

— Как давно здесь живет?

— Неделю-с.

— Что ж это тут у Вас, любезный делается? — спросил я строго. — Средь бела дня горничных убивают?

— Я не могу знать-с, — управляющий непрерывно утирал катящийся градом пот. — Как господин инженер ушли-с, горничная пошла убирать.

— А тут убийца вскрывал сейф, да замешкался с замком, — задумчиво сказал я. — Как зовут инженера?

— Эрнест Петрович Буссе, — ответил мне вместо управляющего Коробейников. — Прибыл из Петербурга неделю назад. Отрекомендовался, как инженер-технолог по электрическим машинам. Прикомандирован к штабу военного гарнизона.

Я насторожился. Инженер, прикомандированный к военным? Здесь, в Затонске, это, скорее всего, имело отношение к тому самому полигону, который так интересовал меня.

— Когда это Вы успели? — поинтересовался я источником столь изобильной информации у моего помощника.

— Всего-навсего побеседовал с официантами, — со скрытой гордостью ответил Антон Андреич.

— Без усов Вы стали проворнее, Антон Андреич. Похвально, — усмехнулся я. — Теперь побеседуйте с прочей обслугой. Не мог ведь убийца в окно влететь. Он должен был пройти мимо швейцара, подняться по лестнице и пройти по коридору. Кто-то должен был его видеть.

— Яков Платоныч, — обратился ко мне доктор Милц, — я полагаю, что мне здесь больше делать нечего.

— Да, спасибо, доктор, — отпустил я его.

Уходя, доктор сочувственно кивнул Коробейникову, показывая на отсутствие усов. Антон Андреич разочарованно развел руками, дескать, что ж делать, проиграл. Эта пантомима не ускользнула от меня, но я постарался пропустить ее мимо глаз. Нет мне дела до детских споров моих подчиненных. Хоть и странно, что такой степенный человек, как доктор Милц, тоже, оказывается, был в курсе событий.

Милц ушел, за ним и Коробейников, и в номере со мной остался только управляющий.

— Как часто убирают номер? — спросил я его.

— Ежедневно-с, — ответил он. — Обычно господин инженер в это время уже на службе.

— А не обычно? — заинтересовался я.

— Бывает, что не уезжают, — пояснил управляющий, — работают внизу, в буфете, вместе с мадемуазель переводчицей. Всякие журнальные статьи переводят на новые изобретения.

— Как зовут переводчицу? — спросил я.

— Вот этого я не могу знать, — развел руками управляющий.

Надо будет обязательно выяснить. Вполне возможно, эта переводчица замешана в убийстве. Целью убийцы был, несомненно, сейф. Горничная, заставшая вора на месте преступления, определенно стала случайной жертвой. А вот переводчица вполне могла быть сообщницей, отвлекая инженера на время ограбления.

Присланные доктором жандармы унесли тело несчастной девушки, оказавшейся убитой лишь потому, что не вовремя зашла в номер.

Однако, наш убийца весьма целеустремлен. Он шел вскрывать сейф, но, застигнутый на месте преступления, отреагировал мгновенно и безжалостно убил. Опасный тип.

В коридоре послышались шаги и громкие голоса. Какой-то мужчина требовал у городового, чтобы его немедленно пропустили в номер. Вот, кажется, и господин инженер пожаловал. Сейчас и познакомимся.

Хозяин номера почти что вбежал в дверь и остановился, глядя в недоумении на меня и вокруг. Был он представительный мужчина слегка за тридцать. Тщательная прическа и тонкие ухоженные усики выдавали в нем человека, неравнодушного к своей внешности и любящего производить впечатление на дам. Что-то ощущалось в нем этакое лощеное, слегка мне неприятное. Впрочем, выводы делать пока что определенно рано. Однозначно можно было лишь сказать, что инженер Буссе был взволнован до крайности, почти на грани потери самообладания. Нервический тип, мне будет с ним нелегко.

Не говоря ни слова, Буссе первым делом кинулся к сейфу. Обнаружив, что тот открыт нараспашку, в полном ошеломлении повернулся ко мне:

— Как это произошло? Кто Вы?

— Следователь Штольман, Яков Платоныч, — представился я ему. — А Вы, как я понимаю, господин …

Легкий перестук каблучков в коридоре отвлек меня. Я повернулся к двери и замер. На пороге номера, взволнованная, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы, стояла Анна Викторовна Миронова.

— Буссе, — закончил я фразу механически, не в силах отвести от нее глаз.