Яков. Воспоминания
Шрифт:
Потому что я все для себя решил. Потому что меня больше не мучают сомнения. Потому что для меня не осталось надежды, и впереди только темнота и отчаяние. Потому что очень болит сердце. Но разве ж ему это все объяснишь?
— Антон Андреич, у нас много работы, — сказал я ему. — Извольте написать рапорт о том, как вчера мы упустили опасного преступника.
— Но ведь очевидно, — не желал сдаваться Коробейников, — что кто-то из родственников бывших жертв свел с ним счеты?
— Именно так, — подтвердил я. — Кто-то приехал за ним издалека.
— Шумский! — предложил Антон Андреич. — Он
— Я точно помню, — сказал я ему твердо, — что Шумский умчался от Мироновых прямо на вокзал, не попрощавшись.
— Яков Платоныч! — Коробейников посмотрел на меня жалобно.
Он тоже точно помнил, что, когда мы с ним покинули дом Мироновых, Шумский еще оставался там. Но противоречить мне не хотел, как всегда готовый поддержать меня в любой ситуации. Позже я поговорю с ним и все объясню, если до того сам не поймет. Но не в управлении, это точно.
— Вот и первое нераскрытое дело, — сказал я своему помощнику, передавая ему документы по убийству куафера.
Коробейников взял у меня папку, молча кивнул и пошел писать рапорт, в котором не будет ни слова правды.
====== Пятнадцатая новелла. Два офицера. ======
Принятое мною решение, как мне показалось сперва, выполнить было довольно несложно. Достаточно оказалось с головой погрузиться в работу, вновь с готовностью спасавшую меня от тоски и переживаний. От доктора Милца и вездесущего Коробейникова я знал, что Анна Викторовна быстро оправилась после отравления, и здоровье ее в полном порядке. В управлении она не появлялась, видимо, расследуемые нами дела мир духов не волновали. Ну, а я старался не появляться там, где она может бывать. И, хоть и тосковал в глубине души безмерно, радовался, что вдали от меня ей ничего не угрожает. И, совсем забыв о коварной судьбе, склонной нарушать мои планы, я был доволен тем, что смог выполнить то, что задумал.
Дело, которое нарушило создавшееся равновесие, в начале своем не показалось мне каким-то неординарным. В номере гостиницы был обнаружен труп мужчины. Неясно пока, было ли это убийство. Но ведь именно для этого и существует следствие.
— Львов Сергей Антоныч, пехотный поручик, — рассказывал мне управляющий гостиницы, — живет здесь уже неделю.
Мы находились в маленьком номере гостиницы. Недорогом, всего из одной комнаты. Тело поручика Львова лежало на кровати, открытые глаза мертво уставились в потолок. С первого взгляда повреждений на теле видно не было. На столе — бутылка из-под шампанского и два бокала с остатками вина в них. Вот, собственно, и вся мизансцена.
— В какое время он вчера пришел? — спросил я управляющего.
— Часов около семи, — ответил он. — А в девять к нему приходила дама.
— Что за дама? — уточнил я.
— Молодая, из благородных.
Осматривая комнату, я обратил внимания на портупею, висящую на стене. Кобура была пуста.
— Поручик при оружии был? — спросил я у управляющего.
— Да, — ответил тот, — вот кобура.
— Да кобуру-то я вижу, — сказал я, — вот только револьвера нет.
— Не могу знать! — развел руками управляющий. — Я в кобуру не заглядывал.
— Яков Платоныч, — привлек мое внимание доктор
— Думаете, отравили? — спросил я его.
— Я пока ничего не думаю, — недовольно ответил мне доктор, не терпящий необоснованных предположений.
— Ежели основная версия — самоубийство, — вступил в разговор Коробейников, — то, с Вашего позволения, я разорву покрывало сомнения вопросом: зачем офицеру травиться, если у него револьвер?
Однако, что за витиеватость слога с утра посетила моего помощника? Надо будет поинтересоваться, что он читает. И дать ему для прочтения пару трудов по криминалистике. Все полезнее будет.
— Тут вопрос, — задумчиво произнес доктор, переливая вино из бокала в пробирку, — а был ли револьвер?
— По форме одежды, если у офицера есть кобура, — пояснил я, — значит, должен быть и револьвер.
— Скажите, — обратился я к управляющему, — а после к поручику кто-нибудь приходил? Ночью или утром?
— Никак нет-с, — ответил он.
— Антон Андреич, — я протянул Коробейникову бумаги, найденные мною в бюро. — Счета неоплаченные, некоторые двухмесячной давности.
— Я приобщу их к делу, — принял у меня бумаги мой помощник.
— Господа, Вы не обращали внимания, — спросил Александр Францевич, — что долги, молодость, шампанское… Эта троица зачастую идет вместе?
Нашему доктору было свойственно эдакое философское видение мира, и он всегда находил повод для отвлеченных и обобщенных размышлений. Я же, к подобному полету мысли не склонный, продолжал обыск под его рассуждения. В одном из ящиков письменного стола мое внимание привлек обрывок картона, похожий на уголок какой-то папки. Он застрял в щели ящика и, видимо, оторвался, когда папку доставали. Вот только когда доставали? Ящики стола все пусты. И, вполне возможно, эта картонка осталась от прежних постояльцев.
— Ящики стола убирают после каждого клиента? — осведомился я у управляющего.
— Конечно! — взволновался он еще сильнее. — Мы приличное заведение!
— Так я и думал, Яков Платоныч! — подал голос Коробейников, осматривающий с увеличительным стеклом замок на двери. — Свежие царапины на замке. Дверь, очевидно, была открыта отмычками.
— Уверены? — спросил я его, наклоняясь к замку.
— Ну вот, взгляните сами, — ответил Антон Андреич, передавая мне лупу.
Он был прав, несомненно, замок открывали не родным ключом, причем, совсем недавно.
— Смею предположить, — продолжил Коробейников, — что кто-то пришел к поручику без приглашения. Вот только до или после?
Не успел я задуматься, что он имел в виду, как меня отвлек взволнованный женский голос в коридоре. В первую секунду, услышав его, я едва не вздрогнул, и сердце пропустило такт, но уже в следующее мгновение я понял, что голос вовсе не тот, даже не похож. И нечего, нечего замирать на месте, можно продолжать дышать дальше.
— Пустите меня! — вдруг истошно закричала пришедшая женщина. — Пустите!!!