Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Что случилось? — кинулся я к нему, поддерживая, чтоб не упал.
— Виноват, Яков Платоныч! Не углядел! — сказал городовой, опускаясь на стул и отнимая руку от головы. Рука была вся в крови. — По дороге напали. Меня сзади по голове, а Засокина вообще… Выстрел в сердце. Деньги забрали.
— Кто? — быстро спросил я его. — Ты их видел?
— Не знаю, не видел, — ответил он.
— Лекаря сюда! — крикнул я трактирщику. — И городовых вызывайте.
Я все-таки ошибся, права была моя интуиция. Я ошибся, и он снова убил.
— Не в трактире он должен был деньги
Окна квартиры куафера были темны. Но дверь оказалась приоткрытой, и изнутри доносились непонятные звуки. Мы с Коробейниковым зашли, приготовив оружие.
Вещей в комнатах явно поубавилось. Кое-где валялись забытые склянки. Было похоже, что хозяин дома уже сбежал, забрав и вещи. Но кто же тогда в соседней комнате? Причем шумит этот кто-то так, будто вовсе не боится быть услышанным. Мы осторожно прошли вперед. У комода, роясь в оставленных пузырьках, стоял поручик Шумский. Он-то здесь какими судьбами? После того, как Мишель неожиданно забрал свое заявление, Шумского из-под стражи освободили. Но я надеялся, что он хоть слегка набрался ума и больше к куаферу не полезет.
— Ни с места! — навел я на него револьвер.
— Полиция? — ответил он. — Очень кстати!
— Что Вы тут делаете? — спросил я его.
— Ищу противоядие, — взволнованно ответил Шумский, — Анна Викторовна умирает. Это он ее отравил, когда она к нему приходила!
И он снова повернулся к комоду, перебирая и разбрасывая пузырьки.
— Прекратить! — крикнул я одновременно Шумскому и своему парализующему ужасу.
Не время сейчас для паники. Действовать нужно.
— Да послушайте! — взвился поручик. — Дорога каждая секунда! У нее те же симптомы!
— И почему ж я должен Вам поверить? — спросил я его.
— Потому что, не поверив, Вы убьете Анну, — ответил Шумский.
— Яков Платоныч! — внезапно окликнул меня Коробейников со страхом в голосе. — Посмотрите! Госпожа ле Флю!
Он смотрел прямо на портрет, висевший на стене. Я взял свечу и подошел поближе. И в самом деле, с портрета, улыбаясь загадочной улыбкой, смотрела на нас ныне покойная Анастасия Потоцкая.
— Он ее сын! — произнес я, ощущая, как выстраиваются в ровную аккуратную линию все факты в моей голове. Выстраиваются, но слишком поздно. Для Анны поздно.
Ну нет! Теперь я точно знаю, где искать Мишеля. Я найду этого гаденыша и вытрясу из него рецепт противоядия! Доктор говорил, что оно обязательно должно существовать.
— К Потоцкой, живо! — кивнул я Коробейникову и выбежал из дома. Шумский и Коробейников помчались за мной.
— С чего Вы взяли, что он в доме Потоцкой, — спросил меня Шумский на ходу, — а не уехал из города?
— Ночью ни один извозчик из города не поедет, — разъяснил я. — Поездов в это время нет. А он достаточно умен, чтобы понимать: мы его будем искать, объявим в розыск. А в доме матери мы его искать не будем, — сказал я, взбегая на крыльцо дома Потоцкой. И добавил для Шумского: — За окнами присмотрите.
Как я и ожидал, от моего стука в дверь Мишель попытался сбежать через
Он сидел возле стола, на котором когда-то гадала мне мадам ле Флю, и нагло ухмылялся, посматривая на нас одним глазом. Второй, удачно подбитый поручиком Шумским, медленно заплывал. Весь его акцент мгновенно исчез, да и манера поведения сменилась кардинально.
— Где противоядие? — подступился я к нему.
— Я сделаю противоядие, — нагло усмехнулся мне в лицо Мишель. — Но Вы меня отпустите. Совсем.
— Вы шутите? — возмутился Коробейников. — Вы в своем уме? После стольких смертей!
— Антон Андреич! — прикрикнул я на него.
— Пускай проваливает к чертовой матери! — вмешался Шумский. — Лишь бы спасти Анну.
Еще один советчик на мою голову!
Решать буду только я. И я отпущу этого мерзавца, ради того, чтобы Анна жила. Но мне нужна уверенность, что он даст нам именно противоядие, а не, скажем, еще один яд.
— Отпущу, — сказал я Мишелю. — Но где гарантии, что Анна Викторовна будет здорова?
— Да поеду я с Вами, — ответил куафер все с тем же нахальством, — дам ей противоядие. Вы сами во всем убедитесь. Она совсем скоро пойдет на поправку. Но! Вы меня отпускаете, — он улыбнулся мне снова. — Ну, Вы же человек слова, Яков Платоныч.
Спустя малое время в комнате Анны Мишель готовил свое противоядие. Мы с Шумским внимательно наблюдали за ним. Анна лежала на постели в беспамятстве. Я не мог смотреть на нее, боясь увидеть признаки агонии, которую наблюдал в доме Терентьева. Пытаясь отвлечься от этих мыслей, от ее шумного, трудного дыхания, я заставлял себя пристально наблюдать за действиями куафера. Наконец он закончил смешивать жидкости из различных пузырьков и взглянул на меня:
— Все готово. Дадите ей выпить и через полчаса убедитесь, что с ней все в порядке.
— Прошу Вас, — обратился я к Шумскому, — уведите его.
Поручик вышел, подталкивая Мишеля перед собой. А я остался, чтобы подождать доктора. Давать лекарство лучше в его присутствии.
Теперь уже нечему было отвлечь мое внимание, и взгляд мой неизбежно обратился к Анне. Она лежала бледная, в испарине, и дышала трудно и часто. Не нужно было быть врачом, чтобы понять, насколько тонкая грань отделяет ее от смерти. И если Мишель обманул нас, или мы опоздали…
Я обещал его отпустить. Но если она умрет, я убью его. Убью собственными руками, просто разорву на куски. И никто не остановит меня. Потом я пойду к Разумовскому. Я убью его и Лассаля, переверну весь дом вверх дном, найду эту чертову тетрадь и отошлю ее Варфоломееву. А потом пущу себе пулю в висок, потому что я не могу и не хочу жить, если она умрет.
Будто почувствовав мои мысли, мое черное отчаяние, Анна вдруг пришла в себя. Глаза ее медленно открылись, потом распахнулись шире, будто она увидела, узнала меня. Я опустился на колено у ее постели, взял безвольную слабую руку. Я так хотел сказать ей сейчас, пока она еще видит меня…