Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Ну, Анна Викторовна, как только меня увидела, сразу побежала в обратную сторону, — ответила Нина Аркадьевна.
Не объяснять же этой эгоистичной даме, что не весь мир вращается вокруг нее! Это меня увидела Анна Викторовна, меня. И действительно убежала, потому что видеть не хотела. Не было у меня сил ни на объяснения, ни на притворство. Их едва хватало на то, чтобы сохранять внешнее спокойствие.
Ну почему, Господи ты Боже мой, наша случайная встреча должна была быть именно такой! И я не имел возможности хоть на несколько минут
Впрочем, вряд ли Анна Викторовна стала бы мне улыбаться. Судя по тому, как быстро она ушла, мое общество было ей неприятно по-прежнему. И это было правильно, очень правильно. Но как же больно!
— Извини, — сказал я Нине, поднимаясь.
— И ты спешишь? — в голосе Нежинской уже звучало неприкрытое ревнивое подозрение.
— Убийство произошло! — напомнил я сердито. И добавил уже мягче: — Я зайду к тебе вечером.
Надо будет и в самом деле зайти, пригласить на ужин. Эта ситуация пробудила в Нине ревность, а это как раз то, чего я пытался избежать. Так что я вполне могу вырваться на час, чтобы поужинать с ней в гостинице, а потом снова вернусь к делам. Безопасность превыше любых чувств и эмоций, об этом забывать не следует.
В кабинете купца Львова, куда меня проводил лакей, меня встретили сам хозяин и купец первой гильдии Тимохин, тот самый, которому тоже писал покойный поручик. Едва мы все друг другу представились, как Львов немедленно напустился на меня с претензиями.
— Что у Вас там творится в Вашем управлении, господин Штольман? — спросил он возмущенно. — Почему моим людям не позволяют забрать тело моего сына?
— Ведется следствие, — вежливо ответил я, — и, возможно, понадобиться дополнительная экспертиза.
— Какие еще экспертизы? — возмутился Львов. — Я не давал разрешение на вскрытие. Я буду жаловаться!
— При определенных обстоятельствах, — пояснил я, — Вашего разрешения на вскрытие не требуется.
— Каких обстоятельствах?! — продолжал кипеть Львов.
— Вы меня простите, — обратился я к Тимохину, — но я бы хотел продолжить разговор тет-а-тет.
— Алексей Михайлович мой компаньон, — поднялся из-за стола Львов, — у меня от него нет секретов.
— И тем не менее, — продолжил настаивать я, — это полицейское расследование, так что я должен придерживаться установленных процедур.
— Разумеется, — сказал Тимохин. — Я все понимаю. Я буду в коридоре.
Когда он вышел, я повернулся к Львову.
— Есть подозрение, — сказал я ему, — что Ваш сын убит.
— Что? — проговорил Львов, не веря услышанному.
— Задушен, — уточнил я.
Львов, и так весьма немолодой, на глазах постарел на десять лет. Неловко, будто ноги просто отказались его держать, он опустился в кресло, не отрывая от меня взгляда.
— Как?!
— Ведется следствие, — сказал я ему. — И поэтому я должен задать Вам несколько вопросов.
Старик
— Вы ведь в последнее время были в разногласиях с сыном? — осведомился я.
— И что с того? — спросил Львов.
— Почему Вы были против его брака с Лидией Колчиной?
— А вот это Вас не касается, — строго ответил он.
— Зачем Вы подослали в церковь своего человека? — продолжил я расспросы.
— Какого человека? — спросил он с раздраженным недоумением. — В какую церковь?
— Ваш сын, — объяснил я, — должен был венчаться с госпожой Колчиной минувшей ночью. Но вот вместо него туда пришел кто-то другой, самозванец, в то время, как Ваш сын был уже мертв. Что Вы об этом скажете?
Я говорил, а сам с тревогой смотрел на старика. Он был очень бледен и все время потирал левую сторону груди. Как бы мне не переборщить, однако. Старый больной человек, а тут столько на него навалилось. Внезапно лицо его исказилось болью, он еще сильнее побледнел и задышал с трудом.
— Вам что, плохо? — наклонился я к нему.
Львов не отвечал, только держался за сердце. Черт! Нужно все же было осторожнее! Торопясь, я позвал слуг. Вбежавший лакей засуетился, принялся капать капли, повел в покои прилечь.
— Крутенько Вы, господин следователь, — неодобрительно заметил Тимохин, вошедший в кабинет вместе с лакеем.
— А Вы, господин Тимохин, здесь по делу? — поинтересовался я у него.
— Да какие сейчас дела, — вздохнул купец. — Пришел поддержать Антона Палыча, узнав о несчастии постигшем.
— Ну, дела-то у Вас есть с Антон Палычем, — сказал я ему.
Чем-то он был мне неприятен, этот купец Тимохин. То ли наглыми своими повадками, то ли хитрым взглядом. Держался он вроде бы и спокойно, но каждым жестом и словом своим будто демонстрировал мне, насколько он меня не боится. И зачем, спрашивается? Я ему пока и не угрожал.
— Дела есть, — согласился Тимохин. — Лес у него покупаем.
— Значит, наверняка и сына его хорошо знали? — продолжил я расспросы.
— Да, еще мальчонкой помню.
— Помогал в делах отцу?
— В торговле? — усмехнулся Тимохин. — Нет! Молодой офицер. Какая коммерция?
— Наслышан, — сказал я. — Кутежи, дуэли…
— Ай, нехорошо, — протянул с неодобрением купец. — Ну, нехорошо так о покойнике-то.
Мне надоело выслушивать его нотации и я ответил ему молча, только взглядом. И позвонил в колокольчик, вызывая лакея.
— Что хозяин? — спросил я, когда слуга явился на звонок.
— Лежат-с, — доложил он. — За доктором послали.
— Я бы хотел поговорить с его дочерью, — сказал я лакею.
— С Евгенией Антоновной? — уточнил он. — Как узнали, заперлись у себя, плачут.
— И все же доложи, — велел я.
— Решили всю семью извести? — с вызовом спросил Тимохин.
Интересно, он специально нарывается, или это у него просто манера общаться такая? Зря нарывается, он ведь тоже под подозрением.