Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Но скорее всего, мы имеем дело с убийством, — принялся убеждать я его. — Нам нужно определить причину смерти!

— Сожалею, Яков Платоныч! — развел руками Миронов.

— Бред какой-то! — раздраженно сказал я.

— Ну, бред — не бред, — строго произнес Виктор Иванович, — а такова воля усопшей.

— Скажите, а компаньонка Улла указана в завещании? — спросил я его.

— Слушайте, Яков Платоныч! — усмехнулся Миронов моей попытке добыть закрытые сведения. — Ну вы же понимаете, что я пока не имею права оглашать содержание завещания.

М-да,

заставить Виктора Ивановича нарушить профессиональный долг мне не удастся. Он к своей работе относится со всей серьезностью, потому и является лучшим адвокатом в Затонске. Вот только как мне сейчас не ко времени и его принципиальность, и это завещание, чтоб его!

— Позвольте откланяться, — произнес я, старательно скрывая раздражение, — должен предупредить доктора Милца, он уже готовит вскрытие. Он не знает воли усопшей.

— Не смею Вас более задерживать, — поклонился Виктор Иванович.

Едва я вышел в коридор, как на меня налетела Анна Викторовна. Видимо, она очень торопилась, опоздав к началу такого интересного расследования, и едва ли не бежала бегом. Какая неловкость, право. Я-то не против ее участия, а вот папенька сейчас возмутится. Он и так долго был со мной холоден после той истории с Гроховским, и в дом к Мироновым мне по-прежнему путь был заказан. Если Виктор Иванович сейчас поймет, что я поощряю Анну Викторовну к участию в делах полиции, будет скандал. И даже если Виктор Иванович и не заподозрит моего согласия, все равно папенька будет крайне недоволен тем, что дочь снова пытается участвовать в расследовании. Так что нужно немедленно барышню выручать.

— День добрый, — обратился я к Анне Викторовне, — как я понимаю, Вы к папе? Не буду Вам мешать.

Анна поняла меня с полуслова и одарила отца широкой, пусть и не слишком искренней улыбкой. Он ответил ей в точности такой же. Нужно мне и вправду уходить побыстрее. Отец с дочерью сами разберутся.

Учитывая то, что мне нужно было срочно ехать к доктору Милцу, я не успевал закончить допрос Уллы. Так что я велел городовому доставить ее в управление. Я все равно собирался ее задерживать. Она пока что основная подозреваемая в этом деле. О чем я ей и сообщил, зайдя в ее комнату, где она дожидалась продолжения допроса.

— Графиня была готова на все, чтобы избавиться от своей болезни — ответила мне Улла. — Что ей пришло сегодня в голову, я не знаю.

— Госпожа Тонкуте, — обратился я к ней по метрическому имени, — вынужден Вас арестовать до выяснения обстоятельств. Городовой проводит Вас в управление. Книжку можете с собой забрать, — добавил я, заметив, как она обеими руками прижимает к груди свой трактат.

И тут в комнату буквально ворвалась Анна Викторовна. Она была возмущена, глаза сверкали.

— У Вас есть основания, позвольте полюбопытствовать? — с вызовом обратилась она ко мне.

Ну нет, такого тона по отношению к себе я не допущу ни от кого. Я позволяю ей играть в сыщиков и участвовать в моих делах, но главный, тем не менее, я. И диктовать

мне, что делать, я никому не позволю.

— Анна Викторовна, — сказал я ей непреклонно, — здесь я решаю, кого арестовывать, и на каком основании. Уводи, — кивнул я городовому, стоящему рядом с Уллой.

Гадалка пошла к дверям, но, не пройдя и трех шагов, вдруг покачнулась, будто бы у нее закружилась голова. Ну разумеется! Она заметила поддержку Анны Викторовны и теперь устраивает театр, вызывая к себе сочувствие. Разумеется, с Анной такой прием сработал.

— Вам плохо? — бросилась она к Улле.

— Терпимо, — ответила та. — Мне просто как-то нехорошо после этой ночи.

— И Вы, конечно же, сразу же принялись за охоту на ведьм! — язвительно заявила мне Анна, едва мы остались в комнате вдвоем. — Для Вас, материалиста, это обычное дело!

И она говорит мне это после того, как я мирился с ее духами и даже действовал по их указке?! Явная несправедливость такого обвинения вызвала у меня вполне обоснованный гнев.

— Я был готов к Вашему участию, — сказал я ей, сдерживаясь изо всех сил, — но при таком тоне и чтении морали — увольте.

И резко повернувшись, я поторопился уйти, чтобы в сердцах не наговорить лишнего. Да мне и нужно было торопиться. Если доктор Милц, весьма расторопный в делах, приступит к вскрытию, я окажусь виновен в нарушении воли усопшей, что грозит мне серьезными неприятностями.

В мертвецкой я, к удивлению своему, кроме доктора Милца застал еще одного его коллегу. Александр Францевич представил мне его как доктора Клизубова. Клизубов оказался лечащим врачом графини Уваровой из Петербурга. Он приехал только сегодня и, узнав, что пациентка его скончалась, последовал за ней в мертвецкую. С Александром Францевичем они были знакомы ранее, еще в Петербурге. И как мне показалось, друг друга они недолюбливали.

— А позвольте поинтересоваться, милейший, — обратился господин Клизубов к доктору Милцу, продолжая, видимо, разговор, начавшийся до моего появления, — Вы какие лекарства назначали Уваровой?

Мне весьма не понравился высокомерный тон, которым был задан этот вопрос. Да и вообще доктор Клизубов мне не нравился. Напыщенный и самодовольный, он, на мой взгляд, вел себя по отношению к доктору Милцу просто-таки бестактно.

— Я считал, что графиня принимает слишком много опиума, — с достоинством ответил доктор Милц, — поэтому рекомендовал ей бром, ну и плюс настойку рвотного ореха.

— Какое смелое решение, надо сказать! — наигранно восхитился Клизубов. — Передовое!

— Хочу Вам напомнить, — спокойно ответил ему Милц, — что это передовое, как Вы изволите выражаться, решение, оно хорошо известно и неоднократно описывалось во многих медицинских журналах.

— А Вы знаете, что влияние брома на организм до конца не изучено, — возразил Клизубов, — и бром может вызвать отравление?

— То есть, вы хотите сказать, — напряженно спросил его доктор Милц, — что это я отравил графиню?