Яков. Воспоминания
Шрифт:
И я взглянул на Виктора Ивановича, намекая тому, что далее с этой ситуацией разбираться будет он.
— Я просто просила Антона Андреича помочь мне, — подчеркнуто-непринужденно ответила Анна Викторовна, не переставая лучезарно улыбаться, — в одном личном деле.
— Анна! — строго произнес мрачный, как грозовая туча, адвокат Миронов. — Ей Богу, не веди себя, как ребенок!
— Коробейников, — занялся я своею частью воспитуемых, — делами займитесь!
Антон Андреич с виноватым видом прошмыгнул мимо нас в кабинет. Бедняга! Собственно, он-то пока ни в чем виноват не был. А досталось обоим!
Из управления я направился побеседовать с ювелиром Селивановым, тем самым, которого
Оказалось, что Селиванов не только общался со служанкой, но и был доверенным ювелиром самой графини и все ее драгоценности знал отлично. Служанка же, с его слов, принесла с собой брошь, принадлежащую графине.
— Вещь ценная, старинная, — рассказывал ювелир, передавая мне изображение броши. — Она хотела узнать ей цену.
— А до этого Вы ее видели? — спросил я, разглядывая рисунок.
— Служанку-то? — не понял ювелир.
— Да нет, брошь.
— Конечно, — ответил он. — Покойная показывала мне все свои сокровища, каждую вещь. Тоже ценой интересовалась.
— Неужто продавать собиралась? — заинтересовался я.
По моим сведениям, материальное положение графини Уваровой было весьма стабильным. И продавать драгоценности ей могло понадобиться только в одном случае — для быстрого получения крупной суммы. Обычно, подобное происходит в случае шантажа.
— Да, кое-что, — подтвердил Селиванов, — столичным ювелирам не доверяла и правильно делала. Обманут!
— А служанка объяснила, откуда у нее брошь графини? — спросил я.
— Объяснила, — рассказал ювелир. — Сказала, что вещь принадлежит ей по наследству, и в завещании графини о том сказано.
— А откуда же ей знать завещание? — поинтересовался я.
Я-то точно знал, что оглашение завещания еще не производилось.
— Так графиня ей вроде бы сама сказала, — пояснил ювелир. — Я полагаю, графиня боялась умереть в одиночестве и потому обещала своей служанке эту ценную брошь в наследство, чтобы та не сбежала.
— А сколько, интересно, стоят все драгоценности графини? — спросил я его. — Ну, хотя бы примерно?
Селиванов усмехнулся и, написав на листе бумаги цифру, показал мне. Сумма была с большим количеством нулей. Если графиню убили ради кражи драгоценностей, то это меня больше не удивляет. За такую сумму — странно, что раньше не убили.
— А что же она такие ценности в доме держала, практически на виду? — спросил я Селиванова.
— Зачем же на виду? — удивился он. — Шкатулка обычно в моем сейфе хранилась. Графиня брала ее время от времени, когда на какой прием собиралась, как и в этот раз.
Итак, некто точно знал, что Уварова забрала драгоценности у ювелира. И именно в этот день убил графиню и забрал шкатулку. И, учитывая, что брошь из шкатулки оказалась у служанки, она, одна или с подельником, это, как видно, и провернула. Что ж, как ни странно, а прав был Синельников, нужно арестовывать служанку.
Горничную мы застали в доме Уваровой. Брошь она отдала сразу, как только увидела рисунок и узнала, что я беседовал с ювелиром. Но по поводу остальных драгоценностей заявила, что понятия не имеет, куда они пропали. Обыск в ее комнате ничего не дал.
— Где шкатулка находилась в день смерти графини? — спросил я ее.
— Здесь — показала девушка на комод в комнате графини, — во втором ящике.
Собственно, она и раньше это утверждала, еще когда сообщила нам, что драгоценности пропали.
— А как же брошь оказалась у тебя? — поинтересовался я.
— Мне ее графиня завещала! — упрямо повторила горничная.
— И
— Не знаю, — продолжала упорствовать она. — Днем они были на месте, здесь. Ну, перед смертью. А потом пропали!
— А как же брошь не пропала? — спросил я ее.
— Ну я ее тайком взяла! — заплакала горничная. — Чтобы ночью полюбоваться. Она все одно моей будет!
— Твоей она будет тогда, когда огласят завещание, если таковой пункт имеется, — пояснил я ей. — А взяла ты ее при жизни графини, значит, украла.
— Да не крала я ее! — рыдала служанка. — Я б ее вернула назад! Я только полюбоваться взяла.
— Где шкатулка? — продолжал давить я на нее.
— Я не знаю!
Видно было, что ничего другого она сейчас не скажет. Пусть посидит в камере, подумает. Может, решит и правду рассказать. Глупо, конечно, едва украв драгоценности, бежать с ними к ювелиру, да еще к тому, который их опознать сможет. Но и девица, сразу видно, особым умом не блещет. Хотя, как мне кажется, она не одна все это проделала. Должен быть у нее сообщник, у него и шкатулка теперь.
Вечером того же дня я очень хорошо понял, чем будут заканчиваться мои обиды и моя принципиальность в отношении Анны Викторовны. Срочно поступил весьма сумбурный вызов от Синельникова в дом графини, больше похожий, пожалуй, на крик о помощи.
По прибытии на место мне не сразу удалось разобраться в произошедшем. Но постепенно я понял, что произошло, и в который раз ужаснулся. Анна Викторовна, лишенная мною возможности принимать участие в официальном расследовании, а также не получившая возможности подбить на свои авантюры Коробейникова, ангажировала в качестве подельника доктора Клизубова. Видимо, он остался единственным в городе, кто еще не знал, что месть моя за подобные выходки будет страшна. В общем, вдвоем они отправились поздно вечером в дом графини и прошли туда, легко миновав заслон в лице Синельникова. И, видит Бог, я намерен еще разобраться, как именно им это удалось. Потому что не они двое его миновали. Следом за ними, как я понял, с намерением оберегать племянницу, проник Петр Миронов. А еще в доме оказался некто, которого никто толком не разглядел, и который сбил Петра Ивановича с ног, скрывшись из дома. Расстроенный этим фактом, Миронов решил утешиться привычным ему способом, но из доступного алкоголя нашел лишь початую бутылку вина в комнате Уллы. Бокала этого вина хватило, чтобы лишить Петра Ивановича чувств. На этом месте доктора Клизубова, наконец-то, посетила светлая идея, что подобными вещами должна заниматься полиция, и он позвал городового. Ну, а тот, вне себя от паники, вызвал уже меня. Я даже обругать их не смог толком, в таком был бешенстве. Хоть и понимал в глубине души, что в чем-то и сам виноват. Обиделся, как девица, и перестал контролировать ситуацию. А ведь знал прекрасно, что Анну Викторовну простым запретом не остановить. Хорошо, что этот неизвестный, прятавшийся в доме, напал на Петра Миронова, а не на нее.
Так что я не стал даже пытаться объяснить им что-то, отправив дядюшку с племянницей домой, справедливо полагая, что в данном случае могу смело переложить воспитательный процесс на плечи адвоката Миронова. Сам же я, подробно расспросив Клизубова и прихватив бутылку с остатками вина, вернулся в управление. Охрану дома графини я усилил еще одним городовым. А то мало ли кто еще пожалует.
Утром следующего дня я рассказывал эту историю Коробейникову. Надеюсь, он понимал при этом, что на месте доктора Клизубова должен был оказаться именно он. Но Антона Андреича, как и обычно, интересовали совсем другие материи. Ему было до крайности любопытно, успела ли Анна поговорить с духом графини и что она смогла узнать.