Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Какое ты чудовище! — сказала Нина с кокетством. — Как ты мог спать с женщиной, подозревая ее в убийстве невинной дурочки?
Я промолчал, ответив ей лишь широкой улыбкой. Пусть останется в неведении о том, что я и вовсе не понимаю сейчас, как я вообще мог это делать.
— За тебя, мое чудовище! — подняла бокал Нина.
Всегда говорил, что молчание самое лучшее оружие в войне с женщиной. Она сама все прекрасно додумает за тебя. Вот и сейчас этот способ меня не подвел. Не знаю уж, как трактовала Нина Аркадьевна мою улыбку, но, судя по всему, ей трактовка понравилась. Отлично! Мы еще поболтали немного, и я распрощался, сославшись на дела. Дела
Утром, когда я пришел в управление, мне на глаза попался Евграшин, дежурящий сегодня. В голову пришло внезапно, что я еще не использовал все источники информации.
— Евграшин, — позвал я его, — ты ведь давно в полиции служишь?
— Так уже пятый год пошел, — с готовностью ответил городовой.
— Скажи, — спросил я, — не помнишь ли ты никого по кличке Писарь?
— Отчего ж не помнить? — сказал Евграшин. — Помню. Он проходил по делу о подделке векселей еще у следователя Изварина. Кондратьев его фамилия. Его сестра потом вышла замуж за Кулагина, Матвея Никитича.
— Городского голову? — не поверил я своим ушам.
— За него, — подтвердил городовой, — но тогда он головой еще не был. Из купцов они. Чем только не торговали.
— То есть получатся, что вдова Кулагина Вера, — переспросил я еще раз, — это сестра этого Писаря?
— Дело-то житейское, — ответил Евграшин. — Последний раз в суде этого Писаря вроде как даже и оправдали.
— И где он сейчас? — спросил я на всякий случай.
— Не могу знать, Ваше высокоблагородие, — ответил городовой. — Может, господин Изварин знает?
— Помог ты мне, — улыбнулся я Евграшину, — спасибо.
— Рад стараться, Яков Платонович, — вытянулся во фрунт городовой, явно довольный моей похвалой.
Господин Изварин, разумеется, знает, где Кондратьев. Только ведь не скажет, вот беда. Теперь мне все стало ясно. Вера, узнав о бумагах, которые собрал Матвей, спрятала их, чтобы уберечь брата. Убийца, скорее всего, шел за бумагами, возможно даже и не собираясь убивать. Но Матвей Кулагин проявил несговорчивость, а бумаг не было. И результатом стал труп городского головы, решившего проявить принципиальность. Но где же бумаги?
— Изварин утверждает, — сообщил Коробейников, едва я вошел в кабинет, — что посыльного отправлял за доктором Милцем, но того не смогли найти.
— А вот доктор Милц утверждает, — ответил я, — что он просидел всю ночь в больнице, и никакого посыльного не было.
— Вы были правы, — сказал Антон Андреич, — дело действительно очень странное. Изварин на другие вопросы отвечал очень уклончиво и вел себя крайне недружелюбно.
— Я Вам больше скажу, — рассказал я ему то, что узнал от Филюрина, — за полчаса до того, как Изварин прибыл на место преступления с нарядом городовых, он уже заходил в дом к Кулагиным, пробыл там буквально три минуты и сразу вышел.
— А как же это удалось узнать? — изумился Коробейников.
— Некий герой-любовник просидел на крыше тогда всю ночь, спасаясь от ревнивого мужа, — пояснил я. — Он и видел.
— Вот так пассаж, — ухмыльнулся Коробейников.
— Так Вы мне другое скажите, — спросил я его, — Вам не знаком некий персонаж по кличке Писарь?
— Нет, — сказал Антон Андреич после недолгой задумчивости.
— Евграшин вспомнил, это некто Кондратьев, — пояснил я, — подделка ассигнаций, векселей, документов.
— Нет-нет, — ответил
— Хорошо, — кивнул я. — Вы поднимите тогда в судебном архиве все документы по этому делу.
— Да, разумеется, — стал собираться Антон Андреич. — А что именно искать?
— Да все, что можно, — ответил я ему. — Судебное решение, кто выносил приговоры, кто был обвинителем…
— А кто был обвинителем, я Вам и так скажу, — перебил меня Коробейников. — У нас почитай уже лет пять прокурорствует Персианов.
Ну вот и связь с прокурором нашлась, прямая. Им нужен был умелец, чтобы подделывать векселя. И прокурор подтасовал дело Кондратьева, заручившись помощью того. Полагаю, не без помощи Изварина, своего зятя. Вот только для Персианова и Изварина Кондратьев теперь стал угрозой. Ведь если я до него доберусь, он наверняка даст показания. Так что следующей жертвой трагедии станет именно он, и весьма скоро. А я даже не представляю, где его искать!
Не придя ни к какому выводу, но и не имея сил более сидеть на одном месте, я решил пройтись и отвлечься от этого дела хоть ненадолго. Но едва я вышел в коридор, как был остановлен Евграшиным, передавшим мне письмо из суда. Я распечатал конверт. Послание оказалось весьма любопытным.
«Уважаемый Яков Платоныч, — писал прокурор, — считаю необходимым обсудить обстановку, сложившуюся в связи с делом Кулагина. Идут разговоры о возобновлении следствия в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Жду Вас в своей приемной сегодня, в пять часов вечера. Прокурор города Затонска Персианов Иннокентий Михайлович».
Что ж, я все равно собирался пройтись. И время как раз подходящее. Посмотрим, что там еще придумали эти господа в попытке помешать мне раскрыть дело и оправдать Андрея Кулагина. Впрочем, вполне возможно, что Персианов намерен попытаться договориться со мной, посулив мне оправдание Андрея Кулагина в обмен на то, что я оставлю это дело. Только вот я не оставлю. Для меня это давно перестало быть просто делом об оправдании невиновного Андрея Кулагина. Потому что ни за что я не смогу отпустить безнаказанными убийц Матвея и Веры Кулагиных. И уж точно не позволю я жить спокойно этим людям, обещавшим защищать, а использовавшим свою власть и возможности для того, чтобы воровать и убивать безнаказанно. Такие люди не должны быть в рядах тех, кто служит закону. И мой долг в том, чтобы их уничтожить.
До здания суда я пошел пешком, благо время позволяло. Приятно было пройтись по улице, вдыхая чуть морозный уже октябрьский воздух. Днем еще было довольно тепло, но ночами уже подмораживало, и осенние листья, устилавшие землю, совсем пожухли и потеряли свою позолоту. Я устал за эти дни и хотел хотя бы по дороге отвлечься от мерзкого этого дела. Наверное, поэтому едва не пропустил опасность. Да и не ожидал я нападения среди бела дня, в людном месте, в двух шагах от здания суда. Как бы то ни было, меня привел в себя отчаянный женский крик. Я только начал поворачиваться в ту сторону, как заметил краем глаза мужчину на газоне, целящегося в меня из револьвера. Я резко дернулся назад и почувствовал, как пуля пролетела едва ли не вплотную к груди. Вырвав револьвер из кармана, я повернулся и увидел, как тот, кто стрелял в меня, целится уже в другую сторону. Туда, где стоит на дорожке, глядя на меня, Анна Викторовна. Я выстрелил в него и попал, судя по тому, что он упал на землю. Но упала и Анна, и я не мог понять, успел ли мой враг выстрелить в нее. В мгновение ока я преодолел газон и упал рядом с нею на колени.