Яков. Воспоминания

Антонова Лада

Едва я вернулся вновь в управление, как появился весьма возбужденный Коробейников.

— Извольте, Яков Платоныч, — выпалил он, переводя дыхание, — подкова действительно очень редкая. Обошел всех скобарей и кузнецов в городе. Удалось выяснить, что такими подковами подковывались лошади только в двух заведениях: школа верховой езды ротмистра Протасова и церковное подворье, там у них несколько кляч есть для хозяйственных нужд.

— Опять все вокруг церкви этой крутится, — отметил я. — Нужно было

дьякона этого сразу к нам тащить.

Дверь внезапно распахнулась даже без стука, и на пороге показался доктор Милц, весьма взволнованный.

— Яков Платоныч, — сообщил он, — Карамышев убит!

— Что? — переспросил я в изумлении.

То есть как убит? Но ведь доктор Сомов мне сказал, что он умер от ранения. Правда, Александру Францевичу я верю безоговорочно.

— Вы не ослышались, — сказал доктор Милц, — Карамышев убит.

— Почему Вы так думаете? — спросил я, имея, собственно, в виду, какие улики привели доктора к этому мнению, и как именно был убит купец.

— Потому что я врач, — ответил Милц, обиженный тем, что принял за мое недоверие. — Я работаю не первый день. По всем признакам он задушен.

— Это каким же таким манером задушен? — вмешался вдруг в разговор Серебряков, унтер из набранных недавно. — Я лично был в больнице. И ефрейтор был при дверях.

А что ему, собственно, понадобилось в моем кабинете? Вошел без приглашения, да еще и в разговор вмешивается. Ох, уж эти новички! Понятно, конечно, что если Карамышева убили в больнице, то виноваты не уследившие городовые, но это еще не повод для подобного поведения.

— Да все очень просто! — сердито ответил доктор. — Подушку положили и задушили. Да много ли ему надо?

— А кто дежурил у палаты? — спросил я Серебрякова, раз уж он тут оказался.

— Так Синельников, — ответил городовой.

Снова Синельников! Нет, нужно мне было проявить настойчивость в свое время и уволить этого лоботряса. И уволю-таки, если выясниться, что он снова проспал или проглядел.

Синельников, призванный пред мои гневны очи, был перепуган дальше некуда. Но отвечал четко, не сбиваясь.

— Кто из посторонних к купцу заходил, — вопрошал его Серебряков, — уже после того, как доктор посыльного отправил?

— Никого из посторонних не допускал, — ответил городовой. — После отъезда нарочного никого из посторонних и не было.

— Ничего не запамятовал? — спросил я его.

— Никак нет-с! — отрапортовал городовой. — Разве что…

— Что? — набросился на него Коробейников, услышав заминку.

— Иерей отец Федор были, — пояснил Синельников, — об их здоровье осведомлялись.

— Что, и в палату заходил? — спросил Серебряков.

— При мне — нет, — ответил Синельников.

— Что значит «при мне»? — начал закипать я, поняв, что этот раззява опять взялся

за свое и покидал пост. — Ты что, отлучался?

— Да я к доктору, — заискивающим голосом пояснил Синельников, — на пять минут всего.

— А может, ты его за деньги впустил, а? — возмущенно предположил Коробейников, тоже никак не прощавший городовому прежних его прегрешений.

— Да нет, — умоляюще проговорил Синельников. — Он застонал, ну, я и подумал, что может…

— Свободен, — перебил я его.

Ничего больше мы от него не узнаем. Нужно будет все же добиться, чтобы этого идиота если уж не уволили бы, то и не ставили ни на какие важные посты.

— Может, Синельников и раззява, — сказал я задумчиво, — но не можем же мы всерьез полагать, что отец Федор задушил Карамышева.

— Тут я с Вами согласен, — ответил мне Серебряков. — Это уж как-то слишком.

— Господин Штольман! — раздался вдруг от дверей громкий женский голос.

И в управление вошла быстрыми шагами смутно знакомая мне дама.

— Господин Штольман, — обратилась она ко мне, — меня Нюша прислала.

— Какая Нюша? — спросил я с недоумением, судорожно пытаясь вспомнить, где я мог с ней познакомиться. Ведь знакомое же лицо!

— Так Миронова же! — удивилась моему непониманию посетительница.

— Анна Викторовна, — подсказал мне из-за плеча Коробейников.

Господи, ну конечно. Это же тетушка Анны Викторовны, та самая, что в дом меня не пустила. Тогда она выглядела иначе, совсем по-домашнему, вот я и не признал ее сразу в пальто и элегантной шляпке. Но что же могло заставить тетушку Олимпиаду явиться ко мне в участок? Неужели Анне Викторовне стало хуже?

— Я тетушка ее, — напомнила мне Олимпиада Тимофевна, — вспомнили?

— Да-да, я помню, — ответил я ей встревоженно. — А что случилось?

— Да слава Богу, — улыбнулась тетушка, — Нюшенька покушала, я ей отвар сварила — помогает.

— Это хорошо, — ответил я, успокаиваясь, — я очень рад.

Но все же, если здоровье Анны Викторовны волнений не вызывает, то что могло привести сюда ее тетю? Как-то слабо мне верилось, что она расстроилась из-за того, что не впустила меня, а теперь пришла успокоить.

— Погулять уже выходила, — продолжала рассказывать Олимпиада Тимофевна, — надо же и воздухом дышать!

— Ну конечно, — ответил я с вежливой улыбкой, — Вы передайте Анне Викторовне, что я желаю ей скорейшего выздоровления.

— И я! — добавил из-за моего плеча Коробейников.

— Обязательно передам! — улыбнулась нам тетушка Олимпиада. — Обязательно!

С этим она развернулась и пошла было к дверям, но сделав три шага остановилась, спохватившись. Я улыбнулся тихонечко. Эта черта явно фамильная и передается по женской линии.