Яков. Воспоминания
Шрифт:
Антон Андреич вернулся довольно быстро и выглядел он крайне расстроенным, даже подавленным.
— Ну, что там Карамышев? — спросил я его. — В себя не приходил?
— Не приходил, — коротко ответил Коробейников.
— Плохо, — сказал я.
— Да… — как-то горько выдохнул он в ответ.
— А кому еще могло быть известно об этой иконе? — спросил я его.
— Да почитай всему городу, — сердито сказал Антон Андреич, снимая пальто. — Ребушинский в своем «Телеграфе» все пропечатал. Надо бы распорядиться,
— Но о поездке в Кострому он же не писал, — возразил я.
— Нет, не писал, — согласился Коробейников.
— А кому Карамышев мог об этом рассказать?
— Кому угодно, — ответил мой помощник все также сердито. — Он ходил гордый, его прямо распирало. Да, он заходил к художнику Мазаеву, возможно, заказал копию иконы.
— Очень может быть, — ответил я задумчиво. — Вот с него и начните. А что там с пулей?
— Внимательно осмотрел и все запротоколировал, все как Вы учили, — ответил Антон Андреич, доставая из кармана платок, в который завернул пулю, извлеченную доктором Милцем из тела убитого городового. — Вот, пулечка. Револьвер системы Смит и Вессон.
— Хорошо, — ответил я, — но к сожалению это нам ничего не дает, пока мы не найдем орудие убийства.
— Да, — снова вздохнул Коробейников расстроенно, — согласен.
Я смотрел на него с нарастающей тревогой. Мой помощник был явно выбит из колеи и чем-то безмерно огорчен, настолько, что с трудом мог сосредоточиться на работе. Что же произошло?
— Вы возьмите снимки подковы, — велел я ему, — обойдите все скобяные лавки и кузни, разузнайте, где такие подковы могли делать и каких лошадей подковывали.
— Я все сделаю, — все также подавленно согласился Коробейников, явно занятый своими мыслями.
— Вы не больны случайно? — спросил я, выходя из-за стола и присаживаясь поближе к нему.
— Нет-нет, — сказал Антон Андреич, поднимая на меня совершенно несчастные глаза. — Хотел Вас предупредить, Яков Платоныч, — сказал он, — я когда был у Карамышева в больнице, тамошний доктор сказал, что Анна Викторовна захворали.
Все убийства и прочие преступления мгновенно вылетели у меня из головы.
— Что с ней? — спросил я встревоженно.
— Что-то нервное, — ответил Антон Андреич и потупился.
Было абсолютно понятно, что он считает меня виновным в болезни Анны. Да я и сам так считал. Я во всем виноват, со своей несдержанностью, которая привела к этой глупой дуэли. Теперь я живу, не зная, сколько мне осталось, день или месяц, а Анна Викторовна больна, потому что переволновалась в тот день. И я даже навестить ее не могу, потому что должен держаться от нее как можно дальше.
Нет, к черту все. Я должен ее увидеть. Мне своими глазами нужно убедиться, что она поправится. Иначе я не смогу ни работать, ни просто жить.
Едва
— Вам кого? — осведомилась она.
— День добрый, — сказал я, предположив по простому стилю одежду, что это новая горничная, нанятая, видимо, в помощь престарелой Прасковье. — Доложите Анне Викторовне, Штольман.
— Так больна она, — ответила моя собеседница, не торопясь выполнить мою просьбу. — Не принимает.
— Я знаю, что больна, — ответил я, — но все же доложите, пусть сама решает.
— А что это Вы все время: «Доложите, доложите»? — рассмеялась дама. — Вы что меня за горничную приняли?
— Простите? — несколько растерялся я.
— Олимпиада Тимофевна. Я тетя любимая Нюши! — представилась она церемонно, пристально меня разглядывая. И тут же поправилась строго: — Анны Викторовны.
Нюша? Сколь необычно. И насколько Анне Викторовне не подходит это имя. Судя по отчеству, Олимпиада Тимофевна являлась сестрой матери Анны. Я и не подозревал о ее существовании. Впрочем, я вообще достаточно мало знал о семье Мироновых.
— Прошу прощения, — представился я в ответ, — очень приятно. Штольман, Яков Платоныч. Хотел повидать Анну Викторовну.
Олимпиада Тимофевна поджала губы, повела плечами и взглянула строго, явно недовольная моей настойчивостью. Понятно было, что я не нравлюсь ей также сильно, как и Марии Тимофевне. А возможно, и еще сильнее. И пускать меня в дом она не собирается.
— А что доктора говорят? — спросил я ее.
— А зачем нам доктора? — рассмеялась тетушка Олимпиада, быстро меняя свое настроение. — Мы Нюшеньку и без доктора на ноги поставим.
— Это хорошо, — натянуто улыбнулся я.
Надеюсь все же, что лечением Анны Викторовны руководит не тетушка. Впрочем, Виктор Иванович человек здравомыслящий. И врача в дом Мироновых приглашали, это мне известно.
— Так что же, — спросил я, надеясь все же, что Олимпиада Тимофевна сменит гнев на милость, — повидать ее никак?..
— Никак, — строго ответила тетушка, — невозможно.
— Тогда передайте от меня поклон, — попросил я ее, — и скорейшего выздоровления.
Олимпиада Тимофевна кивнула мне все с тем же непреступным видом, и я понял, что мои пожелания вряд ли дойдут до Анны Викторовны. Однозначно, матушке и тетушке ее я не мил. Но есть ведь еще и дядюшка. И уверен, он не откажет мне в подобной услуге.
— Всего хорошего, — улыбнулся я Олимпиаде Тимофеевне на прощание.
Она кивнула мне в ответ с натянутой улыбкой, точь в точь напоминающей улыбку сестры. И понятно было, что она не пропустит меня к Анне Викторовне, даже если та будет здорова.