Якутия
Шрифт:
– Да нет...
– проговорил Жукаускас, покраснев.
– Я ничего не имел в виду, я хотел только глянуть, пройтись... Сумочки у меня нету, маечки... Конечно, я понимаю, что слепоглухонемые старички поважнее...
– Тогда вперед!
– жестко сказал Головко.
– Давайте рубляшники - и туда. Ну?
– Вы очень категоричны, - промолвил Софрон, доставая синий бумажник.
Головко размахнулся и ударил его по плечу.
– Бросьте, напарник мой дорогой! Ведь это же просто гениальное приключение, ради таких мгновений стоит жить! Быстро пошли.
Через некоторое время они оказались в шестом ряду сектора <Г> этого стадиона, заполненного
– Я хочу есть, - сказал Головко.
– Внимание!
– раздался радостный бас из многочисленных громкоговорителей.
– Ахтунг-шисн! Фить-фить! Мы усе рады приветствовать наших славных ситизенчиков эдеся на компетиции. Сумма идет в наш трест <Зук>! Уа! Ща мы начнем соревнование имени Юлиуса Усун-Ойуна, выдающегося слепоглухонемого. Якутское двоеборье - <писиах> - состоящее из двух частей: кросс с препятствиями и интегральные прятки, или же <слепой цикл>. Напоминаю: восемь участников от семидесяти лет, ни разу не видевшие и не слышавшие мира, будут бежать-бежать-бежать, а потом должны достичь детской горки, двигаясь по схеме: палатка, лабиринт, конь, козел, песочница, брусья, перекладина, тренажеры. И они должны там прятаться! А если один коснется другого, тот отступает на этап! Вот так! Надо достичь горки и избежать соперника! Побеждает первый достигший горку. Приз - медаль!
– Занятно, - сказал Софрон.
– Называю ихние именашники, - продолжал голос.
– Дима, Петя, Софрон, Джим, Пафнутий, Идам, Альберт, Израиль. Они актируют интуицией! Осязание и нюх, и нечто большее, если хотите. Через две с половиной минуты будет старт!
Старики все так же прыгали и улыбались, и тут к ним подошли люди в оранжевых костюмах, взяли за руки и повели к стартовой площадке. И каждого установили на свою полосу.
– Вы их различаете?
– спросил Софрон.
– Вы сами, что ли, слепой!
– раздраженно воскликнул Головко.
– У меня минус, - признался, Софрон.
– Вон же у них на майках написано - <Софрон>, <Израиль>...
Жукаускас сощурился.
– Да!
– крикнул он.
– Я увидел. Я буду болеть за своего тезку, а вы?
– Я срал надвое это, - мрачно сказал Головко.
Тот, у кого на желтой майке было написано <Софрон>, был высоким костистым стариком с прекрасными льняными волосами и румяными щеками. Идам был приземистым негром. Дима стоял ближе всего к зрителям, а Петя производил боксирующие движения руками, как будто готовился к поединку. Они все приняли характерную стартовую позу, и за каждым из них встал человек в оранжевом костюме. Эти люди в костюмах одновременно отвели назад правую руку, словно готовясь в нужный момент шлепнуть своих старичков по заднице, или спине, и замерли. Софрон спросил:
–
– Они их кольнут по сигналу иголкой в попку, - сказал вдруг человек, сидящий справа.
– Нужно ведь как-то дать старт! Пистолет-то старички не услышат, а флажок не увидят.
– А как же они будут бежать?
– заинтересовался Жукаускас.
– Увидите, приятель. Зрелище преуморительное.
– Готовьсь!
– рявкнул бас в громкоговорителе.
– Целься... Вотри!
Тут же иголки безжалостно вонзились в старые зады соревнующихся; они вздрогнули, Альберт даже издал какой-то протяжный вопль, и они все бросились вперед, образовав запутанную кучу из своих неуклюжих тел, и начали отбиваться друг от друга руками и ногами, пытаясь куда-то вырваться, хотя понятие направления было для них столь же условно, загадочно и чудесно, как, наверное, свет, или музыка,
– но их на самом деле влекло к началу препятствий и к победной горке, сулящей медаль, и истинная воля, знающая смысл и цель, переполняла их, словно подлинное откровение, явившееся среди тьмы и безмолвия. Петя побежал направо, сошел с дорожки и врезался в барьер, отделяющий трибуны со зрителями, Джим медленно пошел, нащупывая правой ногой путь перед собой, Израиль побежал трусцой, двигаясь в сторону детской площадки, а Софрон развернулся и быстро бежал в обратном направлении. Идам и Пафнутий столкнулись и упали, и теперь никак не могли встать, потому что их ноги запутались, а сзади о них споткнулся Альберт и со страшной силой рухнул на дорожку, перепрыгнув своих конкурентов и ободрав себе щеку. Дима двигался влево. Во всем этом был подлинный разброд; некое броуновское человеческое движение, не имеющее видимой цели, но обладающее строгим внутренним законом,
– Замочись!
– воскликнул вдруг голос в громкоговорителе.
– В шмат! У-ля-ля!
Стадион тут же взорвался воплями и поощрительными восклицаниями, в которых слышались имена участников. Группка молодежи, сидящая высоко сзади, хлопала в ладоши и кричала:
– Пы-пы-пы!
Пы-пы-пы!
Справа от Головко раздавался отвратительный громкий свист и топот, и пьяный голос ревел:
– Якутское старчество!
Слева от Софрона подросток пищал:
– Мандустра!
Что-то щелкнуло, и заиграла энергичная маршевая музыка. Потом она оборвалась, и опять включился тот же самый голос-бас:
– Напряженная, великолепная борьба! Приятели, мы здесь! Софрон, Софрон... Туды, сюды. Израиль продвигается! Он победит? Идам встает... Ха-ха-ха, ребятишки! Альберт достиг Димы! Шо это?
Приземистому Идаму, видимо, надоело выпутываться из Пафнутия, и он сильно ударил его кулаком наобум, попав в нос. Пошла кровь, которую не видел ни тот, ни другой. Пафнутий осоловело водил своей головой туда-сюда, но руки его цепко держали трусы Идама. Идам размахнулся и ударил еще раз.
– Ай-яй-яй!
– прогремел голос.
– Суд назначает фук. Нельзя драться на дорожке. Это не детская площадка!
Тут же подбежали два человека в оранжевых костюмах, взяли Идама за локти и резко поставили на ноги. Один из них пробил Идаму четыре пощечины. Тот склонил голову и поднял руки вверх. Немедленно с него сняли майку, обнажив белый костлявый торс с выпуклым безобразным животом. Потом его развернули и оставили в покое. Врач в зеленом халате подошел к Пафнутию и начал делать различные манипуляции, останавливающие кровь из носа. Пафнутий встал, как-то благодарно рыгнул, и, зажимая свой нос ватой, шатаясь, побежал вперед. Дезориентированный Идам медленно пошел к центру стадиона.