Янки при дворе короля Артура
Шрифт:
Черты лица многихъ рыцарей отличались красотою и мужественностью; въ нихъ замчалось даже выраженіе кротости и достоинства, что невольно ослабляло вашъ строгій критицизмъ. Выраженіе благородной кротости наиболе всего замчалось въ лиц сэра Галагада, а точно также и въ лиц короля; величіемъ и выраженіемъ собственнаго достинства отличалось лицо сэра дю-Лакъ, а его благородная осанка и исполинскій ростъ довершали очарованіе.
Тутъ произошелъ случай, который сосредоточилъ всеобщее вниманіе на сэр Лаунсело. По знаку, данному однимъ изъ придворныхъ, который былъ нчто въ род нащего церемоніймейстера, шесть или восемь плнниковъ отдлились отъ толпы прочихъ, пали на колни и простерли руки по направленію къ женской галере, прося снова милости у королевы. Дама, сидвшая на видномъ мст въ этомъ цвтник женщинъ, граціозно наклонила головку въ знакъ согласія; тогда выборный отъ плнниковъ отдалъ какъ самого себя, такъ и своихъ товарищей въ руки королевы, изберетъ-ли она по своему усмотрнію дать имъ полную свободу, или возьметъ за нихъ выкупъ, или отправитъ ихъ въ тюрьму, или же обречетъ на смерть; но лишь только онъ сказалъ это, какъ былъ остановленъ сэромъ Кэй сенешаломъ; они были его плнники и онъ покорилъ ихъ единственно благодаря своей сил и храбрости въ ршительной битв на пол сраженія.
Изумленіе выразилось на лицахъ всхъ присутствующихъ; съ лица же королевы исчезла милостивая улыбка при имени сэра Кэя, а ея взоръ выражалъ отчаяніе.
— Сэръ Кэй, въ самомъ дл! О, назовите меня, какъ хотите, браните меня сколько угодно. Черезъ дв тысячи лтъ, пожалуй, люди также нагло будутъ выдумывать и лгать, лишь бы только подчинить себ другихъ!
Вс взоры были обращены на сэра Кэя и въ этихъ взорахъ выражался строгій допросъ. Но онъ былъ готовъ на все. Онъ всталъ, исполняя свою роль вполн удачно, и объявилъ, что разскажетъ все, какъ было, совершенно врно, отмчая одни факты и не комментируя ихъ. — А когда, — продолжалъ онъ, — сами вы найдете эти подвиги честными и славными, то воздайте почесть тому могущественному и храброму человку, лучше котораго еще никто не умлъ въ рядахъ христіанскихъ войскъ наносить удары мечемъ и отражать непріятеля, защищаясь щитомъ! И этотъ человкъ сидитъ среди васъ! Тутъ онъ указалъ на сэра Лаунсело. Ахъ, онъ перехитрилъ ихъ и это былъ самый врный ударъ. Затмъ, онъ сталъ разсказывать, какъ сэръ Лаунсело, искавшій приключеній, скоро нашелъ ихъ; онъ убилъ семь исполиновъ однимъ взмахомъ меча и освободилъ сто сорокъ дв плнныхъ женщины. Затмъ онъ отправился дале, также искать приключеній; вотъ онъ нашелъ его (сэра Кэя), сражающагося въ отчаянной битв противъ девяти иностранныхъ рыцарей; тогда онъ, сэръ Лаунсело, сталъ сражаться одинъ и побдилъ всхъ девятерыхъ; на слдующее утро сэръ Лаунсело всталъ очень рано, надлъ на себя доспхи и вооруженіе сэра Кая, слъ на его коня, отправился въ дальнія страны и побдилъ тамъ шестнадцать рыцарей въ одной правильной битв и тридцать четыре въ другой; всхъ этихъ плнниковъ, точно такъ же, какъ и девять предъидущихъ онъ заставилъ дать клятву, что они въ Троицынъ день будутъ при двор короля Артура и предадутся въ руки королевы Геневеры, какъ плнные сэра Кэя, сенешала, и какъ добыча его рыцарскаго мужества; вотъ тутъ полдюжина этихъ плнниковъ, а остальные прибудутъ тогда, когда поправятся отъ своихъ тяжкихъ ранъ.
Но какъ умилительно было смотрть на королеву! Она вся вспыхнула и улыбалась, а ея взоръ выражалъ и смущеніе и счастье; она бросила бглый взглядъ на сэра Лаунсело, за что, конечно, въ Арканзас онъ былъ бы приговоренъ къ разстрлянію.
Вс восхваляли мужество и великодушіе сэра Лаунсело; чтоже касается до меня, то я былъ крайне удивленъ, какъ одинъ человкъ могъ побороть цлые батальоны опытныхъ бойцевъ. Я выразилъ свое мнніе Кларэнсу, но этотъ насмшливый мохначъ только сказалъ:
— Какой-нибудь сэръ Кэй всегда будетъ имть время найти запасной мхъ кислаго вина въ себ самомъ; вы видли, что онъ удвоилъ свой отчетъ.
Я грустно посмотрлъ на мальчика; но тутъ я замтилъ на его лиц выраженіе глубокаго унынія. Я сталъ слдить за направленіемъ его взора и замтилъ, что этотъ взоръ устремленъ на старика съ блою бородою въ черной разввающейся одежд; этотъ старикъ сталъ у стола на своихъ нетвердыхъ ногахъ; качая своею старою головою, онъ обводилъ присутствующихъ своими безцвтными блуждающими глазами. Такой же взглядъ страданія, который я замтилъ въ глазахъ пажа, выражался и въ глазахъ всхъ присутствовавшихъ — это былъ взглядъ безгласныхъ созданій, которыя знали, что должны терпть, не испуская ни одного вздоха.
— Ахъ! опятъ у насъ будетъ то же самое, — вздохнулъ мальчикъ; опять будетъ разсказываться та же скучная исторія, которую онъ разсказывалъ тысячу разъ все въ однихъ и тхъ же словахъ; онъ будетъ разсказывать это до самой своей смерти; всякій разъ, когда его бочонокъ полонъ и онъ чувствуетъ необходимость дать работу своему языку, который мелетъ какъ мельница.
— Но кто это такой?
— Мерлэнъ, лгунъ и могущественный магъ, подохни онъ съ своимъ скучнымъ разсказомъ. Но люди его боятся, потому что онъ держитъ въ своихъ рукахъ вс бури и молніи, вс силы преисподней, которыя являются по его мановенію. Онъ всегда разсказываетъ въ третьемъ лиц, какъ бы желая убдить присутствующихъ, что онъ слишкомъ скроменъ для того, чтобы прославлять самого себя. Да проклятъ онъ будетъ и да преслдуетъ его несчастіе! Добрый другъ, разбудите меня къ вечерней молитв!
Мальчикъ пріютился у меня на плеч и намревался заснуть. Старикъ началъ свой разсказъ; юноша, дйствительно, заснулъ у меня на плеч; но не только онъ, но задремали и вс придворные, и собаки, и лакеи, и шеренга вооруженной стражи вдоль стнъ. Раздался монотонный голосъ разсказчика, и со всхъ сторонъ слышалось легкое храпніе, которое какъ бы аккомпанировало словамъ старика на подобіе духовыхъ инструментовъ. Нсколько головъ присутствовавшихъ опустились на сложенные крестомъ на груди руки, иные откинули головы назадъ съ разинутыми ртами, издавая носовые звуки; мухи заужжали вокругъ разбросанныхъ крошекъ, а крысы повылзли изъ своихъ норъ и распоряжались какъ дома; одна изъ нихъ, подобно блк, услась на голов короля и грызла кусочекъ сыру, который держала въ лапкахъ, роняя крошки на лицо короля съ самымъ простодушнымъ и наглымъ безстыдствомъ; это была совершенно мирная сцена, вполн успокоивающая усталые глаза и утомленный умъ.
Вотъ каковъ былъ разсказъ старика. Онъ говорилъ: «Король и Мерлэнъ отправились въ путь и прибыли къ одному отшельнику; этотъ отшельникъ былъ хорошій человкъ и великій врачъ; отшельникъ излечилъ вс раны короля и далъ ему цлительныя мази; и пробылъ король у отшельника три дня и три ночи; когда раны короля зажили и онъ могъ сидть на лошади, то они ухали. Во время пути Артуръ сказалъ: „Нтъ y меня меча“. — „Это пустое дло, — отвтилъ Мерлэнъ, — найдемъ мечъ, который достанется теб“. Такъ они дохали до озера; вода въ немъ была чиста и прозрачна; посреди озера Артуръ увидлъ руку въ блой парч; эта рука держала мечъ. „Смотри, — сказалъ Мерлэнъ, — вотъ мечъ, о которомъ я теб говорилъ“. Въ это же время они увидли и двушку, выходящую изъ воды и идущую no озеру. „Что это за двушка?“ — спросилъ Артуръ. — „Это царица озера, — отвтилъ Мерлэнъ. — Внутри этого озера есть скала, а на ней грозная крпость, такая же, какія мы видимъ на земл; эта двушка подойдетъ къ теб и будетъ дружелюбно говорить съ тобою; ты долженъ также быть съ нею вжливъ и тогда мечъ будетъ твой“. Дйствительно, двушка подошла къ Артуру, привтливо поклонилась ему и онъ отвтилъ ей тмъ же. „Двица, — спросилъ Артуръ, — что за мечъ держитъ какая-то рука надъ водою? Я хотлъ бы, чтобы этотъ мечъ былъ моимъ, такъ какъ у меня нтъ меча“. — „Король, сэръ Артуръ“, — сказала двушка, — „этотъ мечъ принадлежитъ мн; если ты мн дашь такой даръ, какой я у тебя попрошу, то мечъ будетъ твой!“ — „Клянусь теб“, — отвтилъ Артуръ, — „что я дамъ теб такой даръ, какой ты попросишь“. — „Хорошо“, — сказала двушка, — „иди къ лодк, но греби самъ, возьми себ мечъ, а я спрошу мой даръ, когда наступитъ время“. Сэръ Артуръ и Мерлэнъ привязали своихъ коней къ двумъ деревьямъ, направились къ лодк, сли въ нее, подъхали къ мечу и сэръ Артуръ безпрепятственно взялъ его себ. Въ это время рука скрылась подъ водою; а всадники вернулись къ своимъ конямъ и отправились дале. И вотъ сэръ
ГЛАВА IV.
Сэръ Динаданъ Юмористъ.
Мн показалось, что эта причудливая ложь была прекрасно разсказана; но вдь я слышалъ разсказъ только одинъ разъ и потому это составляетъ большую разницу; онъ могъ понравиться и другимъ, когда еще былъ свжъ, въ этомъ нтъ никакого сомннія.
Сэръ Динаданъ Юмористъ проснулся первый и разбудилъ всхъ своей практичной шуткой, которая, однако, не отличалась замысловатостью. Онъ привязалъ металлическій котелокъ къ одной изъ собакъ и спустилъ его такъ, что онъ гремлъ по полу; собака стала бгать, пугаясь этого звона; къ ней присоединились другія собаки и тутъ произошло такое смятеніе и шумъ, что вс придворные проснулись и стали смяться до слезъ, глядя на эту потху; нкоторые даже упали съ своихъ стульевъ и катались по полу, умирая отъ смха; словомъ, вс они совершенно походили на дтей. Серъ Динаданъ, однако, очень гордился своею выдумкою; онъ не переставалъ о ней разсказывать, такъ что утомилъ, вроятно, всхъ; но ему непремнно хотлось объяснить всмъ, какимъ образомъ зародилась въ его голов такая безсмертная идея; онъ все еще продолжалъ смяться, когда другіе давно уже умолкли. Наконецъ, онъ помстился такъ, что можно было подумать, точно онъ хочетъ говорить рчь — дйствительно, это была юмористическая рчь. Я думаю, что еще никогда не слышалъ столько устарлыхъ шутокъ въ теченіе всей моей жизни. Дйствительно, мн было очень скучно сидть здсь, за тринадцать вковъ до моего рожденія и слушать вс эти глупыя остроты, которыя маводили на меня сонъ, когда я еще былъ мальчишкой тысячу триста лтъ спустя посл этого. Я убдился, что тутъ, въ это время и не можетъ появиться какой-либо новой остроты. Вс смялись этимъ устарлымъ шуткамъ, но вдь люди всегда такъ поступаютъ; я замчалъ это и нсколько столтій поздне. Но почему же насмшникъ — я подразумваю подъ этимъ юношу — пажа, — вовсе не смялся. Онъ не смялся громко, но язвительно издвался, такъ какъ имлъ привычку насмхаться надъ всмъ.
Онъ шепталъ мн на ухо, что большая часть остротъ сэра Динадана подгорла, а остальная выдохлась. Слово «выдохлась» мн очень понравилось. Я находилъ, что эти шутки и остроты можно отнести къ геологическому періоду. Но мой пажъ разинулъ ротъ, такъ какъ въ то время не имли еще ни малйшаго понятія о геологіи. Тутъ я замтилъ кстати про себя, что какъ много могу способствовать общественному благополучію, если только мн удастся выпутаться изъ этого дла.
Но въ это время сэръ Кэй всталъ и началъ разсказывать о томъ, какъ онъ взялъ меня въ плнъ. Конечно, мн необходимо ныло выслушать это совершенно серьезно, что я и сдлалъ. Сэръ Кэй началъ съ того, что сталъ объяснять, какъ встртилъ меня въ далекой стран варваровъ, гд вс носили такое же странное одяніе, какъ и у меня, — одяніе это было дломъ волшебства и представляло собою врную защиту противъ нападенія людей. Затмъ онъ разсказалъ, какимъ образомъ молитвою онъ уничтожилъ силу волшебства; потомъ, въ продолженіи трехчасовой битвы убилъ моихъ тридцать рыцарей, а меня взялъ въ плнъ, но сохранилъ мн жить, чтобы показать такую диковинку королю и всему двору; говоря обо мн, онъ постоянно употреблялъ такого рода выраженія: «этотъ ужасный исполинъ», или «это чудовище, коптящее небо» или этотъ «людодъ, пожирающій человческое мясо», вс слушали его съ большимъ простодушіемъ, никто даже не улыбнулся, не смотря на то, что было полное разногласіе между этою водянистою статистикою и мною. Кром того, онъ еще разсказалъ, что я, намреваясь убжать отъ него, вскочилъ однимъ прыжкомъ на высокое дерево, но что онъ прогналъ меня оттуда большимъ камнемъ, который могъ бы раздробить мн вс кости и затмъ заставилъ меня поклясться, что я явлюсь на судъ ко двору короля Артура. Онъ кончилъ тмъ, что осудилъ меня на смерть; казнь должна была состояться 21 числа текущаго мсяца: но онъ былъ такъ много озабоченъ этимъ, что прежде, чмъ назвать число, остановился и звнулъ.
Въ это время, конечно, я дрожалъ отъ ужаса; дйствительно, я былъ въ полномъ разсудк и скоре допустилъ бы себя убить, чмъ согласиться съ тмъ, что въ моей одежд заключалось какое-то волшебство. Это была самая обыкновенная пара платья, за которую я заплатилъ пятнадцать долларовъ въ магазин готовыхъ вещей. Я былъ настолько въ здравомъ ум, что даже могъ отмтить слдующее обстоятельство: многія выраженія, касающіяся этого и исходившія изъ устъ первыхъ дамъ и джентльменовъ въ стран, заставили бы покраснть всякаго. Даже назвать ихъ слова неделикатными было бы слишкомъ мягкимъ терминомъ для выраженія этой идеи. Сколько разъ я читалъ «Тома Джоиса», «Родерика Рандома» и многія другія книги въ такомъ род и зналъ, что великосвтскіе джентльмены и лэди въ Англіи были или очень мало, или вовсе неразборчивы въ своихъ разговорахъ, а, слдовательно, и въ нравственномъ отношеніи и въ поведеніи, что являлось результатомъ этихъ разговоровъ; но это измнилось къ лучшему за послднее столтіе: факты доказываютъ, что только въ нашемъ девятнадцатомъ столтіи, — говоря въ широкомъ смысл слова, — древніе типы истыхъ лэди и истыхъ джентльменовъ врно описаны въ исторіи Англіи и даже въ исторіи Европы. Представьте себ, что если бы сэръ Вальтеръ вмсто того, чтобы влагать разговоры въ уста своихъ характеровъ, допустилъ бы, чтобы характеры говорили сами за себя? Тогда говорили бы о Рэчели и о Айвенго и о кроткой лэди Равена такъ, что это смутило бы любого бродягу нашего времени. Однако, для людей, несознающихъ свою неделикатность, вс вещи кажутся деликатными. Люди короля Артура даже вовсе и не понимали, что они были неприличны, а у меня было достаточно присутствія духа, чтобы не упоминать объ этомъ.