Янки при дворе короля Артура

Твен Марк

— Что такое, добрый человкъ, что такое?

— Да. Я вамъ могу сказать, насколько увеличится заработокъ черезъ семьсотъ лтъ; онъ увеличится въ шесть разъ противъ настоящаго, даже здсь, въ этомъ округ, рабочіе на ферм будутъ получать 3 цента въ день, а мастеровые 6 центовъ.

— Я хотлъ бы умереть и жить въ то время! — прервалъ меня Смугъ съ выраженіемъ алчности въ глазахъ.

— Но это еще не все; черезъ двсти пятьдесятъ лтъ посл этого — будьте внимательны, прошу васъ — заработокъ мастерового, — замтьте, это законъ,

а не предположеніе, — дойдетъ до двадцати центовъ въ день.

Вс бросили на меня взглядъ удивленія. Диконъ, колесникъ, пробормоталъ, поднявъ и глаза и руки кверху:

— Боле того, что слдуетъ теперь платить за три недли, тогда будутъ платить только за одинъ день работы!

— Богатство! Настоящее богатство! — пробормоталъ Марко, тяжело дыша отъ сильнаго возбужденія.

— Заработки будутъ рости постепенно, мало помалу, именно, какъ растетъ дерево, а, наконецъ, еще черезъ триста сорокъ лтъ врядъ-ли найдется такая страна, гд бы заработокъ мастерового былъ мене двухъ сотъ центовъ въ день!

Это ихъ положительно оглушило. По крайней мр, въ теченіе двухъ минутъ ни одинъ изъ нихъ не могъ перенести дыханія. Затмъ, угольщикъ сказалъ такимъ умоляющимъ голосомъ:

— О, какъ бы я хотлъ дожить до того времени, чтобы это увидть!

— Да это графскій доходъ! — воскликнулъ Смугъ.

— Вы говорите графскій доходъ? — сказалъ Доулэй;- можно говорить, что угодно, только не лгать; въ королевств Багдемага нтъ ни одного графа, у котораго былъ бы такой доходъ. Графскій доходъ — гмъ! Это доходъ ангела!

— Но что же станется со всми этими заработками въ т отдаленные дни, когда человкъ будетъ заработывать въ одну недлю столько, сколько теперь заработываютъ въ пять недль? Тогда явятся еще и другія удивительныя вещи. Но скажите мн, братъ Доулей, кто именно каждую весну назначаетъ частный заработокъ для всякаго рабочаго, занимающагося тмъ или другимъ мастерствомъ?

— Иногда судъ, иногда городской совтъ; но больше всего магистратъ. Вообще можно сказать, что магистратъ назначаетъ размръ платы за работу.

— Но неужели одинъ изъ этихъ несчастныхъ не можетъ просить о прибавк платы?

— Гмъ! Вотъ идея! Хозяинъ, платящій ему деньги, одинъ иметъ право вмшиваться въ это дло.

— Настанетъ такое время когда, рабочіе будутъ сами назначать себ размръ платы и они войдутъ тогда въ силу.

— Хорошія времена! Хорошія времена! Нечего сказать! — прошиплъ богатый кузнецъ.

— Но тутъ есть еще и другой фактъ. Въ то время хозяинъ будетъ имть право заключить условіе съ рабочимъ только на извстный срокъ: на день, на недлю, на мсяцъ, на годъ, именно на столько времени, насколько это нужно.

— Что?

— Это совершенно врно. Магистратъ не будетъ имть права принудить работать человка цлый годъ, если онъ этого не желаетъ.

— Тогда, въ то время, не будетъ ни закона, ни здраваго смысла.

— Нтъ, тутъ будетъ и законъ и здравый

смыслъ. Въ тотъ день человкъ не будетъ собственностью магистрата или хозяина. Рабочій будетъ имть право ухать изъ города, когда ему вздумается, если только онъ найдетъ размръ платы неподходящимъ! Его не могутъ уже засадить за это, выставить къ позорному столбу.

— Да это будетъ раззореніе, такое время! — воскликнулъ Доулэй съ видомъ полнаго негодованія. — Это будетъ собачій вкъ! Вкъ полнаго неуваженія къ начальству и къ властямъ! Позорный столбъ…

— О, подождите, братецъ! Не хвалите этого постановленія. Я думаю, что слдуетъ непремнно его уничтожить.

— Весьма странная идея. А почему?

— Хорошо, я вамъ скажу почему. Всегда-ли человка выставляютъ къ позорному столбу именно за уголовное преступленіе?

— Нтъ!

— Разв справедливо осуждать человка на тяжелое наказаніе за небольшую обиду и затмъ убить его?

Но отвта не было. Я вернулся къ своему первому пункту. Это было въ первый разъ, что кузнецъ не подготовился къ отвту. Общество это замтило и вышелъ хорошій эффектъ.

— Вы не отвчаете, братецъ. Вы только что прославляли позорный столбъ и крайне сожалли, что это будетъ уничтожено въ будущемъ. Я полагаю, что позорный столбъ долженъ быть уничтоженъ. Какая польза въ томъ, что какого-нибудь бднягу выставятъ къ позорному столбу за какое-нибудь маловажное оскорбленіе, нанесенное имъ кому-либо и которое не иметъ въ мір никакого значенія? Толпа же начинаетъ выкидывать на его счетъ какія-нибудь шутки? Разв это не такъ?

— Да!

— Разв они не бросаютъ въ него грязью и не смются до упаду, когда тотъ старается поднять другой комъ и бросить въ нихъ?

— Да.

— Они бросаютъ въ него дохлыми кошками, не такъ-ли?

— Да.

— Но представьте себ, что у него нсколько личныхъ враговъ въ этой толп — а тамъ и сямъ мужчина или женщина имютъ къ нему затаенную злобу — представьте себ, что онъ непопуляренъ въ общин за свою гордость, за свою удачу въ длахъ или за что-нибудь иное — тогда въ него полетятъ вмсто грязи и дохлыхъ кошекъ камни и кирпичи, не такъ-ли?

— Въ этомъ нтъ никакого сомннія.

— Онъ, конечно, будетъ изувченъ на всю жизнь, не правда ли? Челюсти разбиты, зубы выбиты? Или нога сломана, заболитъ, придется ее отнять? Или выбитъ глазъ, а не то и оба?

— Это все правда; Богу извстно, что это правда.

— А если онъ непопуляренъ, то можетъ даже быть убитъ тутъ на мст, не такъ-ли?

— Конечно! Этого никто не станетъ отрицать.

— Положимъ, напримръ, что вы непопулярны или вслдствіе вашей гордости, или дерзкаго обращенія, или же вслдствіе подозрительнаго богатства, или же по какой-либо другой причин, возбуждающей зависть и неудовольствіе между неимущимъ населеніемъ деревни, то неужели вы не будете считать большимъ рискомъ заслужить такое наказаніе?