Яромира. Украденная княжна
Шрифт:
— Прислал брата, — сказал он и сплюнул в сторону. К Рёрику он особой приязни не питал.
Конунг кивнул и, мимолетно коснувшись его плеча, зашагал дальше. Ивар следовал за ним по пятам, настолько восторженный, что у Харальда чесались кулаки задать ему хорошую трепку.
— Будь здрав, конунг Харальд Суровый, — Трувор, младший брат Рёрика, заговорил первым, и это было верно.
Он же пришел к Харальду, а не наоборот. Его сопровождал совсем небольшой отряд: дюжина викингов выстроилась у него за спиной. Прикажи Харальд, и его хирд смял бы их в
— И ты будь здрав, Трувор, — кое-как вытолкнул из себя конунг.
Налетевший ветер подхватил его незаплетенные волосы цвета молодого меда. Когда викинг спускался с корабля и ступал на берег, он распускал прическу, которую носил на драккаре. Которую носил во время кровопролитных сражений.
За правым плечом Харальда выросла суровая фигура Олафа. Скрестив на груди руки, кормщик смотрел на Трувора, словно на коровью лепешку. Смутьянов он терпеть не мог.
— Мой брат послал меня спросить: стоишь ли ты на том, что сказал на тинге? Отчего не желаешь присоединиться к Рёрику и пойти бить русь? Новый град уже у нас в руках, — и Трувор, потрогав длинные, наполовину седые усы, резким жестом схватил кулаком воздух.
Его люди согласно загудели. Харальд же не повел и бровью. Ветер трепал полы его выцветшего от времени и задубевшего от соли плаща. Меховая опушка лежала на широких, мощных плечах. Шнурок, на котором висел оберег Одина, выглядывал из раскрытого ворота теплой, шерстяной рубахи.
— Нет, — только и сказал он. — В Гардарики я не пойду.
У него за спиной разочарованно и раздраженно зашипел сопляк Ивар, и конунг нахмурился. Сын его сестры заслужил трепку.
— Но почему?! — Трувор сжал кулаки и шагнул вперед.
В голове у него не укладывалось, как мог Харальд дважды отвергнуть столь щедрое, милостивое предложение Рёрика. Дважды! Они следовали за ним от самого тинга, убили на это добрых десять дней, напрасно морозя задницы на ветру и холоде, пока сам Рёрик и Синеус правили к берегу Нового Града.
И ради чего?!
Снова услышать «нет»?!
— Все знают, что ты водишь дружбу с Ярислейвом*, — с отвращением выплюнул Трувор имя ненавистного руса. — И ты выбираешь его, а не свою кровь?!
— С Рёриком я не связан кровью, — скривился Харальд.
«И слава Одину», — подумал он про себя, но среди его людей, прислушавшихся к разговору, раздались смешки. Видно, такая мысль пришла в голову не ему одному.
— И я волен выбирать, что мне вздумается. Уже почти четырнадцать зим, как.
Ему было тринадцать, когда он ушел из дома своего отца. С тех пор никто не приказывал ему, куда идти. Что делать. Кого слушать. И он никому не подчинялся. Кроме тех, кого выбирал сам.
Трувор клацнул зубами, но смолчал. Харальд был конунгом со своим хирдом, а он сам — правой рукой своего брата. Не полагалось ему перечить или спорить с вождем.
— Ты ошибаешься, Харальд Сигурдссон, — викинг покачал головой, и седые кончики его длинных усов затряслись. — Ты выбираешь себе не ту сторону.
— Я ничего не выбираю.
Но он ошибался.
Тогда Харальд Суровый этого еще не знал, но он уже ошибался.
Трувор и его люди вскоре ушли ни с чем. Харальд, вернувшись на край скалы над морем, проводил их пристальным взглядом. Даже ночевать не стали на берегу. Сразу же снялись с места, как добрались до корабля. Видно, спешили убраться поскорее, так сильно не хотелось делить гавань с непокорным Харальдом.
Кормщик Олаф пришел к нему спустя время, когда серая хмарь разлилась по всему небу, и вдали уже нельзя было отличить его от такого же темного, мрачного моря. Олаф принес с собой бурдюк с теплым, хмельным напитком: алое, как кровь, южное вино, уваренное с клюквой, брусникой, болотным миртом и можжевельником. Последний налет на франков оказался богат на добычу.
Харальд взял потянутый кормщиком бурдюк, сделал большой глоток и довольно прищурился: вкусно. По жилам тотчас разлилось тепло, и тело, задубевшее под порывами ветра, согрелось.
— Не передумал? — Олаф на свой лад истолковал взгляд Харальда, направленный вслед ушедшему кораблю с Трувором и его людьми.
Конунг свирепо мотнул головой.
— Рёрик никогда не бывал в Гардарики. А я бывал. Он мыслит, что испугает тамошних конунгов? Он глупец, — Харальд рассмеялся.
Он повернулся к Олафу, и вдвоем они начали спускаться на берег. Склон, по которому они шли, казался совсем безжизненным: ни деревцев, ни даже невысоких кустов. Лишь мох упруго пружинил под их шагами.
— Я видел Длинный дом* Ярислейва в Альдейгьюборге*. Четыре зимы назад я посчитал, сколько у него щитов. Коли захотят, русы соберут такую рать, которую Рёрику не под силу будет одолеть.
— Не всем по нраву твоя дружба с русом, — пробурчал Олаф. — И в том числе твоему хирду!
— Они вольны уйти, коли хотят, — конунг спокойно пожал плечами.
Среди викингов вожди никого не держали насильно. Когда хирдманин* разочаровывался в вожде, он мог покинуть его и найти для себя и своего меча нового, более удачливого и достойного.
— И Ярислейв конунг мне не друг, — добавил Харальд, когда они ступили на песчано-каменистый берег. — Но между ним и Рёриком я выберу первого. Скажи мне, Олаф, что станет делать Рёрик, если удастся его объединенной рати подмять под себя русов? Какое место в его новом хирде займут те, кого сейчас называют конунгами? Те, кто отправился с ним в Гардарики?
Кормщик сердито дернул себя за длинную, полуседую бороду. Не понять, куда клонил Харальд, было сложно. В случае успеха Рёрик не захочет делиться ни добычей, ни, тем более, влиянием и властью. И он найдет способ избавиться от тех, на чьи мечи опирался. Ему придется наградить двух своих братьев, и этого уже будет много. И он не станет попусту растрачивать награбленное. В том, как размышлял Харальд, была своя правда, но не все могли увидеть ее. Жажда золота очень часто ослепляла и затмевала разум.