Юг в огне
Шрифт:
– Вы, Зина, как милосердная сестра, - сказал он.
– Умеете раны перевязывать.
– Я видела, как это все делают, - сказала она спокойно.
– И сама помогала раны перевязывать. У нас долго жил на квартире фельдшер... Сейчас я принесу вам дерюгу и одеяльце, постелю, а вы лежите и без меня не подавайте признаков жизни... Ваши рубашки я постираю, а то они в крови...
Прохор растроганно смотрел на девушку. Теперь, при дневном свете, он ее рассмотрел очень хорошо. Она была высока и стройна. Черные вьющиеся волосы ее, спадающие из-под белого платка
– Зина, - спросил прохор, а вы не боитесь со мной возиться?
– А чего мне бояться?
– Ну, а ежели увидят соседи да донесут белякам, что вы скрываете у себя красного, ухаживаете за ним?
– Кроме смерти, ничего не будет, - улыбнулась она.
– А я ее не боюсь... Да и кто увидит вас тут? Сюда ведь никто не приходит.
– Кто меня притащил в солому, Зина? Как сквозь сон я помню: подбежал к реке, хотел брести... Но голова закружилась... Больше ничего не помню... Как я сюда попал - не знаю.
– Да это мы вас с Гавриком притащили, - просто сказала она.
– Когда вы бежали от казаков, вы, наверно, и не видели, как мы с Гавриком солому перетаскивали... Папаня велел нам приготовить, сарай будет крыть... Когда вы упали, а казаки побоялись через плетень лезть и побежали в обход к воротам, мы в это время с Гавриком перетащили вас сюда и закидали соломой. А когда казаки прибежали и спросили, где вы, мы указали в камыши, сказали, что туда, мол, скрылся... Они постреляли-постреляли по камышам - да так и ушли, - усмехнулась девушка.
– Смелая вы какая, Зина!
– восторженно вскрикнул Прохор.
– Вовек вас не забуду за это.
– А как же иначе?
– пожала плечами она.
– Ведь мой братик Ваня тоже служит в Красной гвардии. Может, и его какая-нибудь девчонка выручила из беды...
– Спасибо вам, Зина, - снова сказал Прохор.
– Теперь я вас попрошу помочь мне уйти из хутора...
– Да вы что?
– в изумлении всплеснула она руками.
– Вы и двух шагов не пройдете. Лежите здесь пока, а потом, может, я вас в хату переведу... Когда поправитесь, тогда и пойдете... Помогу вам выбраться из хутора...
– Нет, Зина, - сказал он, приподнимаясь, - я должен обязательно идти. Надо своих товарищей спасти... Ведь они меня послали, надеются на меня... Может, еще успею...
Он схватил рубашку и начал было торопливо надевать, но сейчас же со стоном свалился.
– Боже ты мой!
– чуть не плача вскричал он.
– Как я обессилел. Но как же быть?.. Ведь они ж погибнут...
Девушка задумалась.
– Скажите мне, что надо делать?
– взглянула она на Прохора.
– Может, я смогу...
– Зина, - горячо, как в бреду, заговорил он, - спасите их!.. Только вы одна сможете это сделать... У вас есть лошадь?
– Есть.
– Садитесь верхом и скачите что есть
Девушка заколебалась.
– Папаня заругает, - прошептала она.
– Ах, да ладно!
– решительно махнула она рукой.
– Поеду!.. Разъезд Грачи я знаю где... Только вот как же вы тут?
– Обо мне не беспокойтесь. Как-нибудь ныне день да ночь проведу, а завтра вы ведь вернетесь.
– Я скажу Гаврику, чтоб он посматривал за вами...
* * *
Зина нашла отряд Щаденко в слободе Скосырской и сообщила ему о постигшей участи экспедиции Подтелкова. Щаденко сейчас же приказал отряду подготовиться к выступлению на выручку. Но в это время в слободу прибыли два участника экспедиции Подтелкова, которым удалось спастись. Они сообщили печальную весть. Десятого мая в хуторе Пономареве из выборных казаков станиц Каргинской, Боковской и Краснокутской был составлен военно-полевой суд, который и приговорил всех членов экспедиции к смертной казни.
Одиннадцатого мая состоялась казнь. Восемьдесят девять человек было расстреляно, а Подтелков и Кривошлыков повешены.
Когда об этом стало известно Прохору, он зарыдал.
Часть вторая
I
После того как с экспедицией все было покончено, оставаться Прохору в Поляковке не имело смысла, да и слишком было опасно как для него самого, так и для его гостеприимных хозяев. Зина рассказывала, что в село ежедневно наезжали белые карательные отряды, секли плетьми на площади заподозренных в большевизме жителей, арестовывали, куда-то утоняли, мобилизовывали в свои ряды фронтовиков. Ходили упорные слухи о том, что не ныне-завтра по селу будут повальные облавы на дезертиров, так как молодежь, не желая идти в белые полки, где-то скрывалась.
При таком положении Прохор оставаться дальше в селе не мог, и поэтому он решил ночью уйти.
Чувствовал он себя не так уж плохо, мог некоторое время продвигаться без посторонней помощи, хотя из-за ранения много крови потерял. Кружилась голова.
Когда Прохор заявил о своем намерении Зине, она встревожилась:
– Куда же вы пойдете? Ведь белые везде тут позахватили власть... Поймают вас и расстреляют... Да и слабый вы еще, немного пройдете и упадете...
– Нет, - упрямо настаивал он.
– Уходить непременно надо. Как-нибудь пойду... Оставаться здесь ни на минуту нельзя. Повесят, да и вам через меня не сладко будет.
– Но куда же вы все-таки пойдете?
– Буду подаваться к железной дороге, - сказал Прохор.
– Там наверняка еще красные... Иль вот к слободе Скосырской пойду, может, там до сих пор еще Щаденко со своим отрядом...
– Щаденко в Скосырской уже нет. Он еще в тот раз, когда я к нему ездила, собирался оттуда уходить... Может, конечно, у разъезда Грачи красные еще и есть, но вы туда не дойдете... По дороге где-нибудь вас белые заарестуют. Живите покуда у нас, а поправитесь - уйдете... Уж как-нибудь постараюсь ухоронить вас...