Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

– Нет, Зина, - покачал головой Прохор.
– И не уговаривайте, не могу остаться. Зачем мне подвергать вас опасности, тем более брат ваш в Красной гвардии. Найдут меня у вас - горе вам будет тяжкое из-за меня...

Зина с грустью смотрела на него своими синими глазами и вздыхала. Она, конечно, была согласна с доводами Прохора. Оставаться в хуторе опасно, но и отпустить его, одного, беспомощного, слабого, было страшно. Все ее существо протестовало против этого. Ведь погибнет же он! Нет! Она не допустит его гибели. У Зины возникло смелое решение:

если уж ему необходимо уходить из хутора, то и она пойдет с ним, будет ухаживать, оберегать его в пути.

Она сказала ему о своем намерении.

– Милая девушка!
– растроганно сказал Прохор, пожимая ей руку. Спасибо большое. Вы и так для меня столько сделали доброго, что я и не знаю, как и чем буду расплачиваться за все это...

– Тоже скажете, - смущенно потупилась она.
– Никакой расплаты мне не нужно. Вы же знаете, что мой брат в Красной гвардии. Может, он, бедный, тоже в беду лихую попал... И ежели ему никто не поможет, разве ж это хорошо? Вот отведу вас к красным, сдам в лазарет, тогда моя душа будет покойна.

– Нет, Зина, не могу на это согласиться. Я сам как-нибудь буду пробираться...

– Нет уж, раз решила - так и будет. Ночью сегодня пойдем... А то, пожалуй, правда, белые вас могут у нас изловить... Пойду с отцом об этом поговорю.

Прохор улыбчиво посмотрел ей вслед и покачал головой.

Уже три дня Прохор жил в кухне. Зина сытно кормила его, перевязывала рану, снабжала табаком.

Отец Зины, Антон Поликарпович Крутоярец, добродушный старик лет шестидесяти, был осведомлен о том, что дочь его прячет раненого большевика. Крутоярец сам не видел Прохора и не ходил к нему, но велел дочери перевести раненого в летнюю кухню, постелил там свежего сена, забил ставни, чтоб досужие соседки его не увидели. Старик боялся расправы белых, которые вдруг да узнают, что в их доме прячется красный казак из отряда Подтелкова. А поэтому, когда Зина сообщила ему, что казак намерен этой ночью уйти от них, он обрадовался.

– Вот это правильно, - невольно вырвалось у него.
– Я, конешное дело, не супротив того, чтоб он хоронился у нас, но, ты ж сама понимаешь, Зина, страх берет и за него и за себя, а вдруг да познают беляки про него? Что тогда будет? Пропадем тогда мы и он ни за грош. Я его левадами да огородами провожу за хутор, - сказал старик.
– А там он сам пойдет...

– Нет, батя, - промолвила Зина.
– Он слабый... сам он не дойдет. Я его пойду провожать до разъезда Грачи, может, там красные еще...

– Очумела, что ль, девка?
– в изумлении развел руками отец.
– Это что ж, хочешь, чтоб тебя беляки вместе с ним изловили? Додумалась тож. Нет уж, сиди дома.

– Батя!
– со слезами в голосе вскрикнула девушка.
– Как вам не стыдно!.. Вы хотите избавиться от него. Лишь бы он дом ваш оставил, а там что с ним будет, вас не касается... А ежели нашего Ваню такое лихо постигло, а? Так что ж, по-вашему, он должен сгибать?.. Ведь, небось, люди-то добрые и ему помогают... Нет в вас, батя, сознательности...

Старик

растерялся.

– Да ведь я ж, дочка, разе ж ему гибели хочу? Я хочу как лучше, чтоб и он упасся и мы б в ответе не были...

– Говорю ж вам, что не дойдет он один, дюже слабый.

Теребя бороду, старик задумался.

– Ну, ладно, - решительно произнес он через некоторое время, что-то надумав.
– Отвезу его сам ночью, а ты будь дома...

– А может, я, батя, отвезу?
– тихо проронила Зина.

– Сиди, говорю, дома, - сурово отрезал старик.
– Не девичье это дело... Скажи ему, чтоб был наготове.

В полночь Антон Поликарпович подмазал дегтем оси у повозки, положил в нее свежего душистого сена.

– Ну, иди зови его, - сказал он дочери, помогавшей ему собираться в дорогу.

Зина пошла на кухню.

– Вы не спите?
– спросила она тихо.

– Нет, - отозвался Прохор, приподнимаясь с сена.
– Что, уже?

– Да, уже. Пойдемте!

– Зина, - сказал он взволнованно, нащупав во тьме ее руку.
– Спасибо за все!.. Спасибо, родная!.. Никогда не забуду вас...

– Забудете, - едва слышно, дрожащим голосом сказала она.

– Что вы, Зина!
– с укором произнес он.
– Да разве можно?! Никогда!.. Никогда я вас не забуду!..
– и он крепко пожал ее загрубевшую от работы маленькую руку.
– Прощайте, Зина!

– Прощай!
– с каким-то надрывом выкрикнула она, вырвав из его руки свою руку, и убежала. Ему послышались заглушенные рыдания.

– Зина!

Но ему никто не ответил.

Во дворе вполголоса заговорили.

Прохор вышел из кухни. Светила луна, разливая тусклый свет по двору. Старик-хозяин, которого Прохор до сих пор еще не видел, запрягал лошадь. Зина что-то укладывала в повозку.

Прохор подошел к телеге и пристально посмотрел на девушку. Она ответила слабой, грустной улыбкой, в глазах ее стояли слезы. Он украдкой пожал ее руку и шепнул:

– Жди меня.

Она не ответила и вздохнула.

– Ну, здорово, служивый, - подошел к Прохору Антон Поликарпович. Собрался?

– Собрался, - ответил Прохор.

– Сам-то залезешь на повозку?

– Попробую.

– Поможем.

Старик с Зиной помогли Прохору взобраться на телегу. Зина старательно обложила его сеном. Он поймал ее горячую руку и приложился губами. Когда старик пошел открывать ворота, Прохор поцеловал ее в губы.

– Ой, - простонала она, - зачем ты в мою душу влез?

– Еще увидимся, дорогая, - прошептал он.
– Жди меня.

Ехали молча, тихо. А когда выехали за хутор, старик погнал сытую лошадку вскачь, словно боясь, что их нагонят.

Без особых приключений Антон Поликарпович довез Прохора до разъезда Грачи, где, как правильно предполагал Прохор, находился красногвардейский отряд.

Военный комендант усадил Прохора в проходящий поезд, и он поехал в Дурновскую. Его потянуло туда. Он знал, что там он сейчас нужен.