Юг в огне
Шрифт:
– Спасибо, товарищи, за доверие, - поклонился Прохор фронтовикам. Раз вы выбрали меня своим командиром, значит, надо беспрекословно слушать меня, как и других командиров, которых мы сейчас с вами выбираем... Дисциплина у нас должна быть суровая. Я буду требовать ее от каждого. Так что не обижайтесь... А теперь давайте создадим взводы и отделения. В каждом отделении и взводе выберем командиров.
В то время, когда Прохор разбивал только что созданный отряд на отделения и взводы, к нему подошел Максим Свиридов с двумя щеголевато одетыми конниками, из которых один был
– Здорово, односум!
– бросил свысока Свиридов Прохору.
– Здорово!
– ответил Прохор.
– Чем занимаешься, Прохор Васильевич?
– спросил Свиридов.
– Кур щиплю, - невозмутимо ответил Прохор.
Близ стоявшие казаки, слышавшие этот ответ, рассмеялись. Свиридов порозовел, на щеках у него заиграл багровый румянец.
– Я с тобой, Ермаков, не шутейно говорю, - повысил он голос.
– Ты что, ай власть на местах не признаешь?
– А ты, Максим, разве власть тут?
– насмешливо посмотрел на него Прохор.
– Ясное дело, что власть, - самодовольно ответил Свиридов.
– Ежели б не власть, так я б к тебе и не пришел... На кой ты мне нужен...
– Вот оно что-о!
– протянул Прохор.
– Не знал, не знал, что ты в гору пошел... Молодец односум!
– А что поделаешь?
– вздернул плечами Свиридов.
– Выбрали... Надобно послужить народу и советской власти...
– Губы его скривились в усмешке. Этих-то казаков, Ермаков, знаешь?
– кивнул он на своих спутников.
Прохор посмотрел на сопровождавших Свиридова казаков. Хотя в облике их ему и показалось что-то знакомое, но припомнить он не мог.
– Что-то не вспомню.
– Вот этот, - указал Свиридов на белокурого с открытым простодушным лицом сероглазого казака, - Павел Звонарев с хутора Козлинского. Помнишь, с нами учился с первого класса по третий?
– Вспоминаю, - оживился Прохор, протягивая руку Звонареву. Здравствуй, Павел...
– А это Адучинов, - кивнул Свиридов на калмыка.
– Наш станичный...
– И этого вспоминаю, - сказал Прохор.
– Извиняй, Адучинов, не узнал тебя. Богатым быть тебе.
– Куда уж ему богаче, - сказал, подходя, Сазон с шашкой на боку и винтовкой за спиной.
– Богаче его, пожалуй, никого и в станице нет...
– Зачем так говоришь, Меркулов?
– блеснул зубами в кривой усмешке калмык.
– Зря так твоя говорит... Бедный мы стал, бедный... Война все сожрал... Война.
Как и бывает часто в подобных случаях, когда разговор прерывается, все закурили.
– Слушай, Ермаков, - заговорил Свиридов.
– Звонарев у нас секретарем ревкома служит, а Адучинов ведает военным делом... А я - председатель ревкома... Так вот мы и пришли к тебе поговорить по-серьезному, как власть местная: на каком основании ты, не спросясь нас и не получив нашего разрешения, организуешь отряд, а?.. По какому такому праву ты занимаешься своевольством?
– Моя, - ткнул себя в грудь пальцем калмык, - военный комиссара... Моя отвечает все... Кто твой казак приходила мене?.. Кто спрашивала мене делать отряда?.. Никто не спрашивала, никто не приходила... Моя, военная комиссара,
– Правильно говоришь, Адучинов!..
– хлопнул его ладонью по плечу Свиридов.
– Без разрешения станичной власти никакого отряда организовывать не позволим!.. Не позволим!.. Ежели каждый зачнет своевольством заниматься, так тут настоящая анархия получится! А мы, односум, сам знаешь, супротив анархистов идем... Так что, Прохор Васильевич, мы по добру предлагаем тебе сейчас же распустить свой отряд! А потом, ежели он надобен будет, то мы его в законном порядке, с разрешения властей, организуем...
– Пошел ты к чертовой матери!
– выругался Прохор.
– Знаю я, что представляет из себя эта "власть". На бугор посматриваете. Отряд мною создан. Распускать я его не буду и никому не позволю. Понял?
Глаза у Свиридова вспыхнули, как у волка, но тотчас же и потухли. Свиридов понимал, что ссора ни к чему не приведет.
– Не кипятись, односум, - срывающимся голосом произнес он.
– Давай спокойно поговорим... Ты ж пойми - законная власть, стало быть, должен нам подчиняться... И ругаться нечего...
– Свиридов, - сурово прервал его Прохор, - мы еще посмотрим, какая ты власть. Я думаю, что тебя по ошибке к власти поставили. Что ты на съезде в Каменской говорил? На мир с генералами склонял... Ты и сейчас так думаешь... Так какая же из тебя народная власть, ежели твоя душа против советской власти настроена?.. Какая может быть на тебя надежда?.. Продашь и предашь... Нельзя тебе доверять.
Свиридов пытался прервать Прохора:
– Ну, что ты говоришь?.. Какую чепуху городишь.
Но потом понял, что для того, чтобы опровергнуть все обвинения, надо прикинуться обиженным.
– Какое имеешь право такой поклеп возводить на меня? Да я тебя... Ладно, я тебе все это припомню. Припомню!.. Пошли, товарищи!.. Мы найдем способ с ним поговорить...
V
В ночь с четвертого на пятое мая низкое небо над Новочеркасском озарялось багровыми вспышками орудийных залпов. Сухо потрескивали ружейные выстрелы. Иногда то в одном, то в другом конце города, сквозь остервенелый собачий лай, словно перекликаясь друг с другом, постукивали пулеметы.
Застигнутые врасплох внезапно возникшим в городе боем, обыватели, трясясь от страха, отсиживались в погребах и подвалах.
Веру пушечный гул застал в постели. Она спала крепко и долго не могла пробудиться, хотя сквозь сон и слышала взрывы снарядов. Наконец, проснувшись, Вера заметалась по комнате, не зная, что предпринять. Вдруг у иконы она опустилась на колени.
– Матерь божья!
– в отчаянии крикнула Вера.
– Спаси и помилуй!..
Стрельба продолжалась всю ночь, и Вера в страхе простояла почти всю ночь на коленях перед иконой.
Под утро в окно кто-то постучал. Вера, немея от ужаса, не отзывалась. Стук усиливался, он становился настойчивым, требовательным. И когда стекло в окне под чьим-то кулаком уже жалобно задребезжало и, казалось, вот-вот оно рассыплется, Вера, наконец, плачущим голосом спросила: