Юг в огне
Шрифт:
Василий Петрович, обтесывая грядушку к арбе, то и дело посматривал на разгневанно рычавшую тучу. Звякнув еще раз топором по слеге, откалывая кудрявую стружку, он отнес слегу и топор в сарай.
Порыв ветра зашумел и унесся прочь. Старая верба, стоявшая у ворот, как в ознобе задрожала. Сверкнула далекая молния. Грохнул гром с такой силой, словно туча раскололась пополам.
– Бабуня, - пропищал маленький Леша, прижимаясь к бабкиным ногам. Кто это там так страшно гремит?
– Илья пророк на огненной колеснице поехал.
–
– Да, внучек, колесами.
– А-а, - сообразил мальчик.
– Это он, бабуня, должно, по мосту поехал...
– Верно, деточка, верно.
– А куда он поехал?
– К богу, внучек.
– Зачем?
– Рассказать богу, как мы тут, на земле, грешные люди, живем.
Мальчик задумался.
На мгновение в природе вдруг снова все замолкло. Наступила настороженная тишина. Лишь откуда-то справа слышался нарастающий шум. Сначала по двору застучали редкие крупные капли дождя, потом хлынул ливень. Все торопливо побежали со двора в сени. Крутившийся у крыльца пес, сопровождаемый хохотом ребятишек, ошалело помчался под сарай. Взволнованно хлопая крыльями и встревоженно кудахча, суетливо забегала по двору наседка с цыплятами. С отчаянным писком они катились за ней желтыми клубочками...
Наконец наседка забежала под сарай, уселась в Гнездо и, не переставая кудахтать, гостеприимно и широко, как бурку, распахнула крылья. Птенцы с писком покорно юркнули под теплые материнские крылья. Но один цыпленок отстал от наседки. Отчаянно попискивая, он тщетно метался в поисках исчезнувшей матери и, не найдя ее, захлестнутый дождем, слабо трепыхая крылышками, присел у кочки.
– Матерь божья!
– всплеснула руками Анна Андреевна.
– Цыпленок-то!
И, повязав крепче платок, она решительно ринулась на помощь злополучному птенцу.
– Куда тебя нелегкая понесла?
– проворчал Василий Петрович.
Анна Андреевна, бережно подхватив цыпленка, отнесла его к наседке и сунула ей под крыло.
– Божья тварь, - прошептала она.
– Жалко...
Дождь шумел, лил потоками. Семья Ермаковых в дверях сеней с радостным любопытством наблюдала за ливнем:
– Боже ты мой, благодать-то какая!
– с восторженным изумлением глядя на разразившуюся стихию, шептал Захар.
Василий Петрович внимательно посмотрел на сына. В глазах Захара блестели слезы. Старик покачал головой.
– Немножко запозднился дождичек-то, - сказала Лукерья.
– Пораньше б...
– Ничего, - проговорил Василий Петрович.
– И этот дождь кстати, на пользу пойдет... Особливо для огородов.
Анна Андреевна, успевшая уже переодеться в сухое, вышла из хаты.
– Что ж, отец, - взглянула она на Василия Петровича, - будем вечерять, что ли?
– Можно и повечерять, - согласился старик.
– Пойдемте.
Все вошли в хату, вымыли руки, помолившись богу, чинно расселись за столом. Все делалось без лишней суеты, молча, спокойно. Сам хозяин садился за стол
Василий Петрович с детства был религиозным. Он считал необходимейшим условием своей жизни соблюдать все церковные и домашние обряды; в таком же духе воспитывал и свою семью. Василий Петрович верил в существование божественных сил, в загробную жизнь, страшно боялся попасть в ад, а поэтому старался жить праведной жизнью, меньше грешить, соблюдал посты, не сквернословил, даже не курил. Единственной слабостью его было - иногда любил выпить. Но это он не считал за большой грех.
– Сам Иисус Христос в Кане Галилейской пил вино, - оправдывал он свою слабость.
...Бурная ночь спустилась над станицей. Старая верба у ворот, раскачиваемая порывами ветра, жалобно стонала, скрипела. Потоки воды хлестали в окна. Семья Ермаковых молча сидела за столом, ужинала. Маленькая пятилинейная лампа, свисавшая с потолка, тускло освещала сосредоточенные лица.
В хату вошла Лукерья, вся вымокшая, посиневшая от холода. С нее ручьями стекала вода.
– Мамаша, - сказала она, передавая свекрови ведро только что надоенного парного молока.
– Возьмите вот, процедите, а я пойду в чуланчик переоденусь...
Пока семья готовилась ко сну, Василий Петрович ушел в горницу и, опустившись на колени, стал молиться, глядя на образа, перед которыми горела лампада.
– Батя, не помешаю вам?
– сказал Захар, осторожно войдя в горницу.
Василий Петрович не ответил, продолжая молиться (не любил он, когда его прерывали на молитве). Захар покорно затих у двери. Дочитав молитву, старик, не поднимаясь с колен, повернул голову к сыну:
– Ну, что?
– Кто-то стучится в дверь, вас спрашивает, - сказал Захар.
– Я побоялся открывать. Зараз такое время, еще прибьют...
– Меня спрашивают?
– изумленно протянул старик и живо поднялся с пола.
– Ну-ка, пойдем. Возьми на всякий случай что-нибудь в руки... шашку, что ли...
В сопровождении вооружившегося шашкой Захара Василий Петрович вышел в сени.
– Кто там?
– крикнул он строго.
– Открывай, хозяин, - послышался из-за двери тихий голос.
– Вымок весь... Мне надобно Василия Петровича.
– Ну, я - Василий Петрович. А что тебе?
– Открой, хозяин. Чего боишься? Ведь я один.
– А все же, чего Тебе надо-то от меня, а?
– Вот открой, тогда и скажу, - а потом, снижая голос почти до шепота, добавил: - От сынка твоего, полковника Ермакова Константина Васильевича, вестку принес... Открой!
"Ого!
– радостно подумал Василий Петрович, - уже полковник. Надысь видал его войсковым старшиной, а ныне уже полковник".
– Зараз открою, - весело сказал он и откинул у двери засов.
Сверкнувшая молния осветила намокшую фигуру на крыльце, закутанную в брезентовый плащ.