За порогом снежного утра
Шрифт:
Когда мне исполнилось семнадцать, наши с родителями отношения стали сильно меняться. Все рушилось, как карточный домик, а я ничего не могла сделать. Родители все чаще ругались, и ссоры становились все более жестокими и громкими. Обычные разговоры перерастали в крики, а тихие вечера в семейном кругу превращались в настоящие эмоциональные бури. Мама и папа, которых я когда-то считала идеальной парой, вдруг стали друг другу почти врагами. Они спорили о деньгах, о будущем, о том, кто виноват в разрушении их брака, и мне оставалось просто пытаться не быть лишней тенью
Мама все чаще говорила о том, что хочет на родину, в Румынию, и я ее не осуждала. Она говорила об этом в отчаянии, с тоской, ведь хотела вернуться в место, где все было проще, где ее окружали родные. В конце концов, она действительно собрала вещи и уехала. Я помню тот день, как будто это было вчера: ее чемодан стоял у двери, ее глаза были полны слез, а я не могла поверить, что все это действительно происходит.
Отец решил остаться, и я тоже осталась в Штатах с ним, хотя это было нелегко. Труднее всего было маме, когда она покидала нас, хотя мы договорились, что все летние каникулы я буду проводить с ней.
Дом, в котором мы жили, перестал быть домом. Он стал холодным и пустым, словно все тепло ушло вместе с мамой. Отец не находил себе места, он пытался держаться, но я видела, как сильно он страдал. И эти переживания подкосили его здоровье. Три года назад отец ушел. Навсегда. И единственным, что меня удерживало на плаву, была Дасти.
Каждый день после колледжа я брала ее и уходила в лес. Мы гуляли подолгу, часами бродили по тропам, а я рассказывала ей обо всем, что меня тревожило. Моя молчаливая спутница, моя единственная семья.
Когда густой, жаркий пар и слезы начали душить, я выключила воду и на затекших ногах отправилась в постель. Ночью сна не было. Я просто лежала, уставившись в потолок, чувствуя тяжесть на груди. Мысли раз за разом возвращались к одному: что мне делать с прахом? Дасти заслуживала большего, чем собирать пыль на полке под телевизором.
Тогда-то я и решила. Я должна была отдать ей последнее, что могла: место, которое она любила. Вот только какое?
На следующее утро я проснулась разбитой, но с ясным решением. Дасти заслуживала прощания в том месте, где она была счастлива – в нашем лесу. Где мы бродили часами, где я смеялась, пока она лаяла на несносных белок. Именно там, под старой елью, которая была своеобразным рубежом – у нее мы отдыхали после долгих прогулок и, развернувшись, возвращались к стоянке.
Встав с постели и умывшись, решила не медлить, на ходу «позавтракав» горстью орехов с тарелки на кухне. По пути в гараж прошла мимо календаря – двадцать третье декабря. Два дня до Рождества.
Я собрала рюкзак, осторожно положив туда маленькую садовую лопатку. Глубокая зимняя мерзлота не давала мне покоя – я понимала, что копать будет тяжело, но у меня не было другого выбора. Положив коробку с прахом на дно, я застегнула рюкзак и на мгновение остановилась. В голове мелькнула мысль, что я могла бы оставить все так, как есть, но отогнала ее. Дасти заслуживала большего.
Надев синюю куртку и теплый, вязаный шарф,
Проехав по узким заснеженным улицам Бенда, я свернула к тропе, ведущей в лес Дешут. Лес выглядел по-зимнему величественно: вековые хвойные деревья, покрытые снежными шапками, растянулись до самого горизонта. Мы с Дасти действительно часто гуляли здесь, вдали от города, среди этих троп. Здесь было тихо и мирно – именно поэтому я выбрала это место.
Остановившись на парковке, я выключила двигатель и несколько секунд просто сидела, глядя на белоснежные деревья. Руки нервно сжимались на руле, поглаживая выцветший значок Honda. Мне было трудно выйти, но я заставила себя сделать это. Я выдохнула, стараясь собрать все свои силы, взяла рюкзак с заднего сиденья и шагнула в холод. Снег заскрипел под ногами.
Шла медленно, чувствуя, как мороз обжигал лицо и пробирался под куртку. Вокруг – пустота и тишина леса.
Наконец, дойдя до той самой старой ели, я медленно опустила рюкзак на снег, и руки снова задрожали. Наше место. Теперь я стояла одна.
Осознав, что единственно важное зимой – перчатки, я оставила дома, решила копать так. Холод кусал пальцы, но я достала лопатку, осознавая, что сейчас это единственное, что имеет значение. Лопата вонзилась в землю тяжело, медленно. Я начала копать несмотря на сопротивление промерзшей почвы.
Каждый удар лопатки по земле отзывался во мне. С каждым движением я чувствовала, как тяжесть потери накрывает все сильнее. Время остановилось – слезы лились сами собой, а я упорно продолжала, хотя пальцы уже немели от холода. Почва поддавалась медленно, и я начала осознавать, что в одиночку мне будет сложно справиться.
Я остановилась на мгновение, пытаясь перевести дыхание, когда услышала легкий хруст снега позади. Повернувшись, удивленно замерла, увидев того самого мужчину в пальто с милым, задорным Расти. Щенок радостно прыгал, бегая вокруг него, а его хозяин остановился неподалеку, держа щенка на поводке. Синим, тугим ремнем он обвился вокруг мужских ног, но незнакомец держался прямо, сохраняя равновесие.
– Извините… – его голос был низким и мягким, как при первой встрече. Он боялся меня напугать, но все же неосознанно сделал это. – Все в порядке? Помочь вам?
Я напряглась, не ожидая встречи.
– Нет, мне не нужна помощь! – сорвалось у меня резко, прежде чем я успела обдумать ответ. Он стоял, молча ожидая, и я сразу поняла, что перегнула палку. Посмотрела на свои перепачканные руки и вздохнула, чувствуя неловкость.
– Прости… – сказала тише, – просто… это тяжело.
Я не знала, о чем я именно – о земле или смерти питомца. Но я не справлялась ни с тем ни с другим. Незнакомец отцепил поводок от ошейника Расти, позволяя псу изучить окрестности.