За пределами ведомых нам полей

Назаренко Михаил

«Есть острова в Срединном море, воды которого не стеснены никакими берегами, куда не доплывает ни один корабль.

Вот вера людей, живущих на этих островах» .

Судьба и Случай бросали жребий «в туманной мгле, предшествовавшей Началу», тот же, кто выиграл (а кто – узнать невозможно), поспешил к МАНА-ЙУД-СУШАИ, чтобы предвечный создал для него богов.

«Раньше, чем воцарились боги на Олимпе, и даже раньше, чем Аллах стал Аллахом, МАНА-ЙУД-СУШАИ уже окончил свои труды и предался отдыху.

И были в Пегане –

Мунг, и Сиш, и Киб, и создатель всех малых богов, МАНА-ЙУД-СУШАИ. Кроме того, мы верили в Руна и Слида.

Старики говорили, что все кругом сделано малыми богами, кроме только самого МАНА-ЙУД-СУШАИ, который создал богов и поэтому отдыхал.

И никто не смел молиться МАНА-ЙУД-СУШАИ, а лишь богам, которых он создал.

Но в Конце МАНА-ЙУД-СУШАИ забудет про отдых и захочет создать новых богов и новые миры и уничтожит богов, созданных раньше.

И боги и миры исчезнут, останется лишь МАНА-ЙУД-СУШАИ».

Более всего «Боги Пеганы» схожи с первыми главами «Сильмариллиона», и даже не с окончательным компендиумом преданий Первой Эпохи, а самой ранней его редакцией, созданной всего через десятилетие после Дансени, – «Книгой Утраченных Сказаний» (1916-20).

Различия также очевидны: мир Толкина, хоть и «вторичный» (то есть плод воображения), неразрывно связан с нашим, будучи его неизмеримо глубоким прошлым. Мир Дансени совершенно автономен: на острова Срединного моря (не «Средиземного», как в русском переводе!) наши корабли не прибудут; и пустынная страна «Afrik», где на черных скалах сидит вечно мучимый жаждой бог Амбул, – не наша Африка.

Дансени создал мифологию в полном значении этого слова: не просто набор текстов о богах, людях и мирах, но систему, которая подчиняется определенным законам и остается внутренне целостной, несмотря на противоречия. Рассказы «Пеганы» могут расходиться друг с другом – особенно когда речь идет о грядущем конце миров. Это создает замечательный эффект достоверности: «Пегана» становится не авторским текстом, а собранием разнородных (то есть объективно существующих!) преданий.

Вскоре Дансени доведет этот подход до предела в повести «Путешествие Короля» из сборника «Время и боги» (1906): каждый из пророков неведомых земель излагает свою версию космогонии и свои предначертания будущего, – но единственно верным предсказанием оказывается изреченное Смертью; ибо КОНЕЦ ожидает всех. (Ближайший аналог этой повести в фантастике ХХ века – многосложные беседы королей, мудрецов и конструкторов в лемовской «Кибериаде»; интересно, читал ли поляк ирландца?)

Неопределенность заложена в мир Пеганы изначально: Судьба или Случай побеждает в игре? Среди богов Пеганы есть Дорозанд, бог неизъяснимой участи, который видит дальше прочих божеств: «…Миры движутся, и реки текут в море, и Жизнь возникла и распространилась по всем Мирам, и боги Пеганы совершают свои труды – и все ради Дорозанда. Но когда Дорозанд достигнет цели, Жизнь в Мирах станет ненужной, и не будет больше игры для малых богов». Однако Участь – не Судьба, и даже Дорозанд остается одним из малых демиургов. Боги обречены, они уже не гуляют по райской стране Уорнат-Мейвея, и пес-Время рычит на них.

Как с удивлением отмечали критики, в мире Дансени нет богов урожая, войны и любви, обязательных для любого пантеона, зато имеется (как у педантичных римлян) множество мелких божеств. «Вот

боги домашнего очага: Питсу, что гладит кошку; Хобиф, что успокаивает пса; Хабания, повелитель рдеющих углей; маленький Сумбибу, властелин пыли; и старик Грибаун, который сидит в самом огне и превращает древесину в золу, – все это домашние боги, они живут не в Пегане…»

Творец, который спит и не вмешивается в жизнь созданной им вселенной; боги, чьими трудами явились на свет земля и люди, – боги, чье бытие продлится лишь до тех пор, пока не пробудится МАНА-ЙУД-СУШАИ; люди, подражающие богам и способные даже занять их место, пока те, в свою очередь, не проснутся… Модель, на которую опирался Дансени, очевидна: это гностические учения, которые уже почти две тысячи лет пронизывают культуру.

Интерес к язычеству, столь свойственный культуре рубежа XIX-XX веков, не минул и Дансени. Но писатель не приводит древних богов в наш мир – в отличие от многих коллег, зачарованных образом великого Пана, и в отличие от Лавкрафта, начинавшего с прямых подражаний Дансени. Не привносит он и «нашу» (европейскую, христианскую) этику в мир вымышленный – в отличие от Джорджа Макдональда и, в меньшей степени, Уильяма Морриса. Дансени выстраивает собственный мир на основаниях, не вполне привычных для читателей того времени: каждый элемент хорошо знаком, но целое – удивляет. Мир – откровенно не-христианский, но при этом описанный языком «библии короля Иакова» – классического перевода, вошедшего в плоть и кровь английского языка.

Вероятно, здесь сказалось влияние колониальной прозы, не в последнюю очередь Киплинга, также широко пользовавшегося «библейским английским». «Колонизаторы» открыл чудесные страны, живущие по своим законам и во власти своих богов, – Дансени убрал точку отсчета (наш мир, Европу); так возник самодостаточный и странный мир. Мир, управляемый не этикой, а эстетикой: у Дансени совершенно отсутствует моральная оценка событий, они важны лишь как «прекрасные» или «ужасные», – а красота может быть и в ужасе.

Борхес писал о Дансени: «Его рассказы о сверхъестественном отвергают как аллегорические толкования, так и научные объяснения. Их нельзя свести ни к Эзопу, ни к Г.Дж. Уэллсу. Еще меньше они нуждаются в многозначительных толкованиях болтунов-психоаналитиков. Они просто волшебны» [128] . Аргентинец, по сути, говорит о фэнтези, которая отлична и от басен, и от научной фантастики. То, что рассказы Дансени не имеют отношения к НФ, очевидно; автор «Пеганы» (как и автор «Властелина Колец») подчеркивал, что не пишет и аллегории. Но все же Дансени пришлось подчиниться законам сотворенного им мира: законам, от которых он бежал в страну неуемной фантазии.

128

Пер. В. Кулагиной-Ярцевой. Цит. по: Э. Дансейни. Рассказы сновидца. – СПб.: Амфора, 2000. – С. 6.

Если «Боги Пеганы» представляли собой набор бессюжетных зарисовок, моментальных снимков, то вторая книга, «Боги и люди», развивала космогонию «Пеганы» и вводила в мир новые сюжетные элементы. Именно Дансени привнес в фэнтези – смотрите, как жанр создается на наших глазах! – ныне популярную, даже затертую тему: внутреннее превосходство человека над богами. Конечно, можно вспомнить целый ряд текстов-предшественников – прежде всего созданных в эпоху романтизма; однако холодно-аристократическая ирония Дансени, как обычно, двусмысленна.