За пределами ведомых нам полей
Шрифт:
Но даже без супероружия, изобретенного через тридцать лет, опыт Великой войны оказался настолько новым и шокирующим, что осмыслить его можно было только с помощью легенд и мифов, ставших на время явью [137] . Рассказывали о распятом канадском солдате; о дикарях с Ничейной Земли – дезертирах с обеих сторон; отступая от Монса в августе 1914-го, британские солдаты видели ангела с пламенным мечом, скакавшего на белом коне. Вскоре количество ангелов возросло до трех, а газета «Ивнинг ньюс» напечатала рассказ Артура Мейчена о том, как Св.Георгий привел на бой лучников, сражавшихся пять веков назад при Азенкуре, и те разгромили германскую орду; вскоре достоверность этого события перестали подвергать сомнению. А вот рождественское перемирие 1914 года действительно было: солдаты пели праздничные песни, обменивались с противником
137
См.: John Garth. Tolkien and the Great War: The Threshold of Middle-earth. – London: Harper Collins Publishers, 2003. – P. 85-86, 124, 221.
Сигнальные ракеты – «огни Вери», названные так в честь американского изобретателя, – были тут же переименованы солдатами в «огни фейри»; газетчики изощрялись, называя невиданную прежде технику – танки! – «ихтиозаврами», «мастодонтами», «левиафанами», «бармаглотами», «снарками» и даже «буджумами». Немецким солдатам (если верить «Таймс») казалось, что танками движет некая сверхъестественная сила, а то и сам дьявол. Менее суеверный английский корреспондент, следивший за битвой на Сомме, писал о том, что танки словно вышли «из военных сказок (fairy-tales of war) Г.Дж. Уэллса». Еще бы: ведь великий фантаст за одиннадцать лет до войны описал «земные броненосцы» в одноименном рассказе.
И еще один весьма показательный пример. В 1919 году, вернувшись в Оксфорд с войны, Роберт Грейвс – в будущем замечательный поэт, романист и мифограф – разговорился с преподавателем англосаксонского языка, который отзывался о своем предмете с разочарованием, чуть ли не с презрением: едва ли хоть одна строка древней поэзии сохранила литературную ценность. Грейвс не согласился. «Я думал о том, как Беовульф лежал, завернутый в одеяло, среди взвода пьяных танов, расквартированных на Готланде; о том, как Юдифь отправилась на променад в штабную палатку Олоферна; о том, как под Брунанбургом дрались штыками и свинчатками, – всё это для многих из нас оказалось куда ближе, чем атмосфера гостиных и охотничьих парков XVIII века» («Прощание со всем этим», 1929) [138] .
138
Цит. по: Tom Shippey. J. R. R. Tolkien: Author of the Century. – London: Harper Collins Publishers, 2001. – P. XXVIII. «Юдифь» – английская поэма конца Х – начала XI века на библейский сюжет; «променад» – жаргонное название военной операции. «Битва при Брунанбурге» – поэма о победе англичан над скоттами и викингами (937 г.).
Беовульф, сражающийся с великанами и драконом, внезапно стал современником: он тоже был обречен на поражение.
Не только реальность превращалась в миф, но и наоборот. В сказании, которое Толкин напишет, едва вырвавшись из окопов при Сомме, к стенам эльфийского града Гондолин подступит «полчище чудищ, каких до тех пор не было видно, и не появится вновь до самого Великого Конца»: это драконы, железные, медные и бронзовые, чей жар пополняют огненные источники; огромные змеи способны переползать любые препятствия, и во чреве их сидят орки.
А в 1921 году американский писатель Джеймс Брэнч Кэбелл [140] опубликовал роман «Земляные фигуры», где поведал, среди прочего, о том, как в XIII веке граф Мануэль освобождал вымышленную страну Пуатем от власти норманнов.
«…Как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие…
140
Не «Кейбелл», как полагают русские переводчики и издатели; страна, в которой происходит действие его книг, – Пуатем, а не «Пуактесм»; главный цикл Кэбелла именуется «Биография жизни Мануэля», а не «Сказание о Мануэле». Но об этом позже.
Так что сражения продолжались всю
…И хотя в этой весьма героической войне напоказ выставлялись все разновидности высшего нравственного начала, а с обеих сторон раздавалась самые звучные выражения, события не привели ни к исправлению, ни к гибели человечества. А после завершения убийств и всеобщего разорения мир продолжал существовать во многом так же, как делал это после всех остальных войн: со смутным представлением о том, что безо всякой выгоды были потрачены время и силы, и убеждением, что бесчестно об этом говорить» .
Да, война проникла и в фэнтези – и не абстрактная «война вообще», а именно эта, Великая, положившая Конец Всем Войнам. Более того, не будет преувеличением сказать, что год ее начала породил современную фэнтези – основные ее направления: историческое, авантюрное, юмористическое, героическое и эпическое.
Мир разрушался на глазах; его собирали заново и по-новому.
Годы войны были не самым подходящим временем для «чистого искусства», но именно в конце 1910-х годов оформился фэнтезийный цикл, ставший едва ли не самым ярким воплощением этой доктрины. «Безукоризненно писать о прекрасных событиях, которые жизнь нам не предлагает», – так определил свое кредо Джеймс Брэнч Кэбелл именно в 1914 году. Чрезвычайно популярный автор начала прошлого века Г.Л. Менкен заметил: «Стать первоклассным писателем – единственная цель Кэбелла, и к ней, полагаю, он подошел ближе, чем любой американец нашего времени». Даже язвительный Марк Твен назвал ранний сборник Кэбелла «Рыцарство» «шедевром», «чудесно написанной книгой»; а Синклер Льюис, получая в 1930 году Нобелевскую премию, упомянул Кэбелла в числе тех, кто ее достоин, но вряд ли получит – из-за своей «фантастической злонамеренности». О ней речь впереди.
Судьба эстета из штата Виргиния более всего напоминает судьбу эстета ирландского – лорда Дансени: это, кажется, последние писатели ХХ века, завоевавшие высокую репутацию именно как фантасты. Оба, когда литературная ситуация изменилась, пришлись не ко двору; и Дансени, и Кэбелл стали полузабытыми классиками, причем американец – уже при жизни своей.
Кэбелл принадлежал к уважаемому виргинскому роду, и неудивительно, что в числе его книг – серьезные исследования по генеалогии, которые отзовутся в его фантастической прозе. Он получил известность в 1900-е годы, чередуя иронические романы о вымышленном городке Личфилде, в котором без труда узнается его родной Ричмонд (начиная с «Тени орла», 1904), и не менее ироничные циклы новелл, действие которых происходит в Европе XIII-XVIII веков («Линия любви», 1905; «Галантность», 1907; «Рыцарство», 1909; «Урочный час», 1916). В «Галантности» вскользь упоминалась расположенная на юге Франции страна Пуатем (гибрид Пуатье и Ангулема), а действие повести «Душа Мелиценты» («Domnei», 1913) отчасти в ней происходило, – но время славы Пуатема еще не пришло.
Новый замысел, как обычно бывает, пришел неожиданно – и видоизменился до неузнаваемости. Цикл новелл о приключениях в сфере оккультного преобразился в роман, где правит мистика совсем иного рода: мистика литературы. В конце 1914 года книга, получившая название «Во плоти», была окончена, в январе 1915 отправилась в издательство… где ее и отверг молодой Синклер Льюис, через несколько лет жестоко себя за это коривший. Выслушав критику (роман-де слишком оторван от жизни) Кэбелл переработал книгу, усилив пресловутую «оторванность» и с удовольствием вставив главу об издательских мучениях героя, писателя Феликса Кеннастона.
Роман, в итоге получивший название «Соль шутки: Комедия уверток», был опубликован в 1917 году и стал связующим звеном между двумя направлениями кэбелловской прозы – современным и, условно говоря, романтическим. Именно эта книга оказалась краеугольным камнем одного из сложнейших по замыслу и конструкции произведений фэнтези – «Биографией жизни Мануэля» в двадцати трех частях (Кэбелл настаивал на том, что «Биография» – единый роман, хотя и многосоставный). Именно «Соль шутки» позволила выстроить повествование, которое охватывает период с начала XIII по начало XX века: далее Кэбелл заполнял пропущенные ячейки огромной таблицы, пока наконец не поставил последнюю точку в 1930 году. Образцом для него была, конечно, «Человеческая комедия» Бальзака, самостоятельные части которой сплетаются в единое целое. (Хайнлайн, создавая в 1940 году хронологическую схему своей «Истории будущего», помнил и о Бальзаке, и о Кэбелле – последнего он высоко ценил, – а равно и о Фолкнере.)