За пределами ведомых нам полей
Шрифт:
Несколько дат. Примерно в 1898 году известный писатель Джеймс Метью Барри повстречал в Кенсингтонском саду трех братьев Льюэлин-Дэвисов, старшему из которых было пять, а младшему – год; довольно быстро он стал другом семьи – такое с ним нередко бывало, как и с Льюисом Кэрроллом. В 1902 году Барри публикует роман «Белая птичка, или Приключения в Кенсингтонском саду» – об отставном капитане, который знакомится с мальчиком Дэвидом и рассказывает ему сказки о феях, обитающих в парке, только увидеть их можно лишь между Закрытием и Открытием. Но книгу эту мало кто помнил бы, не появись в ней – в нескольких вставных историях – Питер Пэн, сбежавший из дому во младенчестве и воспитанный птицами и феями.
Декабрь 1904 – премьера пьесы «Питер Пэн». Феноменальный успех, не ожидавшийся даже автором: он рассадил клакеров, которые должны были захлопать, когда Питер спросит «Верите ли вы в фей?» Не понадобилось: зал вскочил как один человек
103
И только писатель Энтони Хоуп пробормотал: «О, хоть бы на час сюда царя Ирода!» (эти слова я приводил в девятой статье цикла).
Придите ко мне, легкокрылые эльфы,
Виденьям подобны и отблескам ясным,
Из света сотканные, чуждые горю,
Порхайте над буро-зеленым покровом.
Придите! Танцуйте, о духи лесные!
Придите! И спойте, пока не исчезли!
(Пер. С. Лихачевой)
И когда в 1916 году Толкин начнет создавать «Книгу Утраченных Сказаний», не случайно на ее страницах возникнет эльфийский Домик Игры Сна, куда приходят человеческие дети, ладят луки и карабкаются на крышу. Нигдешний остров (Neverland) принимает разные обличья.
А в 1911 году Барри публикует повесть «Питер и Венди», в которой, по сравнению с пьесой, добавился эпилог «Когда Венди выросла».
С тех пор – спектакли, фильмы и мультфильмы, переводы и экранизации. И попытки понимания.
Прежде всего – почему Пан? Потому что играет на «бессердечной свирели» (из «Белой птички» знаем, что она тростниковая, классическая сиринга, или «флейта Пана»). Потому что, хотя и не козлоног, но ездит верхом на козле (та же «Птичка»). Потому что насылает на врагов панику. Потому что находится в ближайшем родстве с природой – он, как и все дети, некогда был крылат и считал себя птицей; оттого до сих пор и умеет летать (ну, и волшебный порошок тоже помогает). Барри по-своему подошел к одной из главных тем, связанных с Паном в литературе того времени: теме равнодушия природы к человеку. Только он нашел для этого равнодушия другое название: детство. Оно, как и природа, находится вне морали, по ту сторону добра и зла. Недаром последние слова повести: «…и так оно будет продолжаться, пока дети веселы, невинны и бессердечны». [104] Эпитеты, постоянно сопровождающие Пана – и Пэна.
104
Здесь и далее цитирую (с изменениями) перевод Н. Демуровой. Более распространенный пересказ И. Токмаковой сокращает и упрощает книгу Барри.
И в то же время Питер, несомненно, эльф, фейри, существо с той стороны. Он не только воспитан феями и водится с ними – он еще и психопомп, проводник душ. «Когда дети умирали, он летел с ними часть пути, чтобы им не было страшно». А в Кенсингтонском саду он хоронил детей, которые потерялись или были сбиты с дороги феями, да так и не нашлись; и автор сухо выражает надежду на то, что Питер не слишком торопился работать лопатой – иными словами, что дети к тому времени действительно умерли. Сам Питер, безусловно жив: смерть для его – «настоящее приключение», захватывающая возможность. Но он жив иначе, не так, как все, что подчеркнуто в пьесе: Питер запрещает Венди к нему прикасаться, и тут же авторская ремарка добавляет, что за всю пьесу никто ни разу не касается Питера – даже Крюк его не ранит.
А в повести Питер – единственный, кто выходит из-под власти времени (поэтому он так легко забывает, что с ним происходило час или день назад). Конечно, Нигдешний остров существует в ином времени, чем Англия, – но во времени, пускай и сказочном. Краткоживущие феи умирают, и год спустя Питер уже не может вспомнить, кто такая Динь-динь; но так же и «миссис Дарлинг умерла и была позабыта». Питер отказался взрослеть, но к другим пропащим
Страх взросления – лейтмотив повести (в целом более мрачной и жестокой, чем пьеса). Питеру не понятны и страшны попытки Динь, Венди, Тигровой Лилии сделать его кем-то, кроме мальчишки, – например, «отцом» (в игре с Венди-«мамой» и мальчишками-«детьми»). В этом и не только в этом отношении Питер Пэн – автопортрет Барри, человека инфантильного («Книги писать – это ничего, а вот ушами шевелить вы умеете?» – спросил он Уэллса) и совершенно асексуального. Барри ворвался в семью Льюэлин-Дэвисов, как Питер – в семью Дарлингов (к неудовольствию отца семейства [105] ). Но кроме того, «Венди» – это не имя (такого в Англии вообще не было), а искаженное «frendy», как называла писателя дочь его друга. Наконец – после перенесенной в детстве болезни у Барри плохо работала правая рука… будто не кисть, а крюк. Словом, автор полностью вложил душу в героев пьесы.
105
Не случайно мистер Льюэлин-Дэвис отсутствует в недавнем фильме «Волшебная страна», где роль Барри блестяще (и совершенно непохоже) исполнил Джонни Депп: кино воплотило миф о Питере и его создателе, а не довольно мрачную реальность. Так, Барри, судя по всему, подделал завещание Сильвии Льюэлин-Дэвис, чтобы получить опекунство над детьми.
Капитан Джеймс Крюк (кстати, тезка Барри) – вообще фигура прелюбопытная. Он негодующе зовет Питера «мальчишкой» – тот отвечает ему: «Мужчина!» На деле же оба отражают друг друга. Простейший пример – оба претендуют на звание убийцы Джона Сильвера. Крюк – такой же мальчишка, как и Питер Пэн (недаром пираты хотят похитить Венди и сделать ее своей «мамой»)… такой же, да не такой. Питер сбежал в первый день своей жизни; Крюк закончил одну из лучших школ Англии – Итон, как мы узнаем из пьесы. Питер может играть в любые игры, во время кровавого боя с индейцами он переходит на их сторону, а захватив корабль – естественно, сам становится Крюком и велит дать плетей одному из мальчишек за промедление. Крюк знает только одну игру – в пиратов, и его тяготит то, что она противоречит кодексу старой школы, учеником которой он до сих пор является. Отсюда – и его забота о поддержании «хорошей формы», и ненависть к Питеру, который, как и подобает джентльмену, об этом вообще не задумывается. Не случайно в пьесе Крюк бросается в пасть крокодилу, бормоча «Floreat Etona» («Да процветает Итон»), а в повести перед смертью окончательно возвращается в детство. «Мальчики летали вокруг, глумясь и издеваясь над ним… но мыслями он был далеко; он шел, сутулясь, по спортивному полю давних времен, его вызывали к директору, он болел за футбольную команду своей славной школы. И ботинки у него были как надо, и жилет как надо, и галстук как надо, и носки как надо!»
Вот в чем дело: Питер – дитя, Крюк – подросток, одержимый комплексами своего возраста и окружения. Понятно, почему Питер не хочет идти в школу, когда миссис Дарлинг ему это предлагает. Единственная травма Питера – память об окне в детской, которое закрыла его мама, когда отчаялась вернуть сына; и память о том, что его место занял другой ребенок. Поэтому он плачет во сне – и как бы порадовался этой сказке Фрейд: смерть великого пирата – явное символическое отцеубийство, ведь по традиции мистера Дарлинга и Джеймса Крюка играет один и тот же актер.
Такова неожиданная – но насколько показательная! – трактовка традиционного для британской литературы рубежа веков сюжета: встреча культурного, образованного англичанина с Паном, эльфом, ребенком… да не все ли равно!
Совсем с другой стороны (и тут мы возвращаемся к началу) к той же или почти той же теме подошел Кеннет Грэхем, автор «Ветра в ивах» (1908); а первая его книга характерно называлась «Языческие записки» (1893). Конечно, не Грэхем первым в английской литературе написал о зверях, которые одеты, как люди, и ведут себя соответственно – достаточно вспомнить, что одновременно создавала свои книжки с картинками Беатрикс Поттер («Сказка о кролике Питере», 1901, – и многие другие). Но Поттер – часть истории детской литературы, а Грэхем – важная фигура и в истории фэнтези. Ибо ему удалось создать ни много ни мало – мир. Не вполне представимый (господин Жаба переодевается прачкой, и никто не сомневается, что он человек; Барсук предлагает гостям пирог со свининой) – но зато мир этот ощутим до последней мелочи. Недаром в книге так много описаний – как для сказки, так даже слишком много: еще одна «детская книга», которую взрослый создал для себя.