За пределами ведомых нам полей

Назаренко Михаил

Молчащих демонов парад.

Я уношусь в иные сферы,

Читая книгу в тишине,

Когда волшебные химеры

Чаруют ум и сердце мне.

И я уже не в этом мире –

Я вижу, вижу наконец

Дворцы и города в эфире

И цепь пылающих колец.

(Пер. Н. Шошунова)

Влияние Дансени на современников и

потомков было, без преувеличения, подавляющим. Ранний Толкин не только воспроизвел манеру Дансени, но и перенес одного из богов Пеганы на Заокраинный Запад, чуть изменив его имя (Лимпанг-Тинг в «Пегане», Тинфанг в «Книге Утраченных Сказаний»). Флетчер Прэтт создал вариацию на тему пьесы Дансени «Король Аргименес и Неведомый Воин» (1911) в романе «Колодец Единорога» (1948), где с легкой иронией упомянул «ирландского летописца». «Он не позволял воображению уходить слишком далеко, пока оно совершенно не привыкало к первоначальному окружению. Особенно он избегал джунглей: он не боялся встретить тигра (в конце концов, тигр не был реален), но там вполне могли таиться и более странные твари»: эти строки из «Книги чудес» органично смотрелись бы на страницах Борхеса; а постмодернист Итало Кальвино по-своему продолжил «Богов Пеганы» и «Рассказы сновидца» в «Незримых городах» (1972) – без каких-либо отсылок к пантеону Дансени.

«Никому не удастся подражать лорду Дансени, но, верно, все, кто его читал, пытались это сделать», – говорила Кэтрин Мур.

Примеры легко умножить, но важны не прямые заимствования, а свободное использование всего инструментария, который был создан или видоизменен лордом Дансени. Миры и боги, богоборчество и стремление в зловеще-романтичные страны, ирония и рефлексия – это все он, гордый ирландец, и не думавший о мирской славе. Судьба оказалась достойна его: чем далее распространялись по воде круги от камня, который бросил Дансени, тем менее о нем помнили. Писатель был порождением сумерек предвоенной Европы; в них он и остался. Роман «Благословение Пана» (1927), о котором было рассказано в предыдущей статье, уже кажется несколько эпигонским. В 1930-50-е годы Дансени пребывает на периферии литературной жизни; сборники фантастических рассказов он не печатает более тридцати лет, хотя почти во всех его романах содержатся мистические элементы.

Но едва ли не последняя вспышка гения оказалась одной из самых ярких: роман «Дочь короля Эльфландии» (1924) стал канонической книгой о землях, что пребывают на границе ведомых нам полей (сам этот оборот впервые появился в сборнике 1919 года «Сказания трех полушарий»). История полукровки, сына эльфийской девы и английского лорда, примечательна не сюжетом своим, но атмосферой. Дансени изобразил Волшебную страну не географией, но состоянием, вневременным покоем, морем, которое приливами и отливами колеблет границу ведомых полей, – то уходит, оставляя за собой пустоши, то приближается вновь. Стремление смертных людей достичь ее – и страх, когда они обнаруживают, что эльфийская страна вовсе не похожа на представления о ней; далекий призыв рогов Эльфландии (образ, заимствованный из «Принцессы» Альфреда Теннисона и перешедший в эссе Толкина «О волшебных историях»); постепенное преображение человеческих земель…

Именно по следам Дансени пойдут все авторы, живописавшие в своих хрониках происшествия на эльфийско-человеческом пограничье: Хоуп Миррлиз («Луд-Туманный», 1926), Нил Гейман («Звездная пыль», 1997-1998), Сюзанна Кларк («Джонатан Стрендж и мистер Норрелл», 2003). Эллен Кашнер, автор «Томаса Рифмача» (1990) – еще одного романа о человеке в Волшебной Стране, –

заметила как-то: «Лорд Дансени указал путь всем нам».

Почему же Йейтс и Дансени? Почему ирландцы? (Даром что действие многих «Рассказов сновидца» происходит в Лондоне, а не Дублине…) Почему именно в Ирландии появятся Джеймс Стивенс и Флэнн О`Брайен, игравшие с народным творчеством и эпосом? Наконец, Джеймс Джойс, который свел в дублинские пределы всю мировую историю, накрепко связав ее ирландским же фольклором?

Видимо, прав был Йейтс: местные жители ближе к фейри. А уж потому, что встречали их, слышали о них или читали… так ли это важно? Реальность мифа для них безусловна.

Мир замирает на пороге: уже есть все предпосылки для возникновения нового жанра; почти все его ключевые элементы уже явлены. Не будет преувеличением сказать, что Уильям Моррис, лорд Дансени, даже Вагнер создавали именно фэнтези, однако – не современную.

Кто же сделает последний шаг?

(Окончание следует.)

_________________________

17. Что-то кончается и что-то начинается

Уснула под бантийским дубом стража,

А шепот ветерка

Уже крадется, душу будоража:

Заря недалека!

Редьярд Киплинг.

«Последняя ода»

(пер. Р. Дубровкина).

Вечер второго августа 1914 года был душен и тревожен: перед бурей стояло затишье. Современники назовут этот месяц «самым страшным августом во всей истории человечества», не ведая, что ждет Землю в 1939 и 1945 годах.

На сассекском холме возле маленького «форда» стояли два джентльмена. Они не без труда связали немецкого шпиона и теперь беседовали – разумеется, о погоде.

– Скоро подует восточный ветер, Уотсон.

– Не думаю, Холмс. Очень тепло.

– Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь. Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее.

Четырехлетняя бойня подвела черту под целой эпохой европейской, да и мировой истории; но если даже в день ее окончания премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж заявил, что «пришел конец всем войнам», – кто, кроме проницательного детектива, мог вообразить грядущее, когда все только начиналось?

Предупреждения, несомненно, были: с декабря 1913 года в журнале «Инглиш ревью» печатался роман мистера Уэллса «Освобожденный мир». Войну автор отнес на полвека вперед, но главную тенденцию уловил безошибочно: средства разрушения опережают и будут опережать средства защиты. С точностью до года предсказав открытие управляемой ядерной реакции и создание промышленных реакторов, Уэллс описал войну с применением атомных бомб и гибель прогнившей цивилизации, не ведающей, что творит.