Закон ученого

Силлов Дмитрий Олегович

– И что будет, если у тебя закончится энергия? – продолжал допытываться Бесконечный.

– Я просто рассыплюсь. И восстановить меня не получится – при отсутствии энергетической подпитки наноботы мгновенно погибают.

Я посмотрел в сторону бункера.

Эх, блин… Нам до него максимум полкилометра осталось, а уж у академика точно найдется, чем подпитать свое детище. Но Грета – это не девушка, которую взял на руки и потащил туда, куда тебе надо. Это просто плотное облако нанороботов, которое сейчас к тому же на глазах теряло свою плотность – того и гляди на глазах рассыплется, превратившись

в кучку черной пыли…

Бесконечный нахмурился, собрав складки на лбу, потом крякнул:

– А, была не была!

Интересно, конечно, это выглядит, когда невидимая рука расстегивает один из карманов на разгрузке и достает оттуда артефакт…

От тела бармена отделился и поплыл по воздуху редкий арт с золотистым «зрачком» внутри, который иногда находят в Зоне после Выброса. Был этот арт, похожий на красный глаз, крайне редким и очень ценным – потому что, являясь колоссальным источником энергии, мог при ранении восстанавливать поврежденные ткани до изначального состояния, а также дать своему хозяину способность не уставать несколько суток, выполняя самую тяжелую работу.

И сейчас Бесконечный протягивал Грете этот уникальный артефакт.

– «Глаз Выброса»! – восхищенно выдохнул Циркач. – Я его только на рисунке видел. Думал, это легенда.

– Ты еще много чего не видел, парень, – скривился бармен. И прикрикнул на Грету: – Ну, забирай уже, пока я не передумал!

– Благодарю, – еле слышно прошептала нанодева.

Ее серая рука удлинилась, тонкие черные пальцы осторожно забрали подарок – и внезапно «Глаз Выброса» рассыпался в пыль, с неимоверной силой сжатый ладонью Греты.

Пыль, образовавшаяся от разрушенного артефакта, загорелась на мгновение нестерпимо ярким светом – и тут же потухла, поглощенная телом нанодевы, которая сама замерцала местами, словно была соткана из звездного неба.

– Потрясающе! – восхищенно проговорила она. – Никогда не чувствовала себя настолько бодрой. Что ж, пойдемте.

И первая направилась к бункеру.

* * *

Старость – это болезнь, медленно, но верно убивающая любого человека, каким бы сильным, ловким и умным он ни был. Грустно сознавать, что с каждым годом ты становишься на двенадцать месяцев ближе к смерти, но с этим ничего не поделать. Таков закон жизни, и однажды любой человек уходит для того, чтобы молодые пришли на его место…

Но Захаров в свое время твердо решил обмануть смерть для того, чтобы жить вечно, продолжая свои грандиозные свершения. Он нисколько не сомневался, что имеет на это полное право. Иначе зачем Провидение дало ему возможность придумать и воплотить в жизнь одно из величайших изобретений на планете?

Однако страшно было воспользоваться им сразу, ибо был очень высок риск умереть внутри автоклава от сильнейшего болевого шока, который может не выдержать сердце. И, сколько ни бился Захаров над решением этой проблемы, выхода он так и не нашел.

Тянуть дальше не было смысла. Несмотря на все усилия по омоложению организма, старость продолжала разрушать тело ученого, повышая вероятность летального исхода во время крайне мучительного перерождения, несмотря на все предосторожности.

И Захаров наконец решился…

…Боль оказалась еще страшнее,

еще запредельнее той, что он мог себе представить. Суть того, что происходило в автоклаве, была в следующем: полностью заменить живые клетки тела их совершенными нанокопиями… после чего бесполезные исходники необходимо было уничтожить.

Если б крышка автоклава была прозрачной и у наблюдателя оказалось достаточно терпения, можно было бы увидеть страшный, но реально завораживающий процесс…

Человеческое тело корчилось в страшных муках, однако автоматика не позволяла мозгу выключиться и кануть в спасительное небытие. Та же автоматика следила за сердцем, взяв его полностью под свой контроль, иначе б оно давно разорвалось от немыслимого болевого шока.

А все остальное автоматику полностью устраивало.

Как дрожат нервы, словно натянутые струны…

Как крючатся мышцы, сведенные судорогой…

Как хрипят голосовые связки, через которые уже не может прорваться из груди вопль запредельной боли – безумные крики академика сорвали их напрочь. Теперь изо рта ученого вылетали лишь брызги кровавой слюны, залепляя изнутри непрозрачную крышку автоклава омерзительной розовой пеной…

И в то же время, если абстрагироваться от неприятной картины человеческих страданий, тот наблюдатель мог бы стать свидетелем очень любопытного процесса.

Морщинистая кожа академика, в силу преклонного возраста потерявшая упругость, разлагалась на глазах. Происходящее и правда напоминало многократно ускоренный распад тканей мертвого тела. Довольно большие участки кожи и плоти под ней темнели, чернели, расползались, отваливаясь пластами, местами обнажая кости – но отмершие ткани тут же заменялись шевелящейся серой массой с металлическим отливом. Казалось, словно мириады стальных муравьев спешат заполнить собой образующиеся прорехи в человеческом теле…

Наиболее жутко процесс стал выглядеть, когда «муравьи» добрались до головы академика. Почернели и отвалились губы, растрескались в пыль зубы, нос мгновенно сгнил и провалился внутрь, глаза полопались и вытекли из глазниц омерзительной черно-белесой жижей.

Но все потери немедленно восстановила металлически-серая масса. Даже волосы, и те возродились вновь аккуратно зачесанными назад так же, как и раньше, – только цвет их изменился с блекло-седого до насыщенно-серебристого…

– Замена органических соединений на клеточную наноструктуру завершена на сто процентов, – наконец скучным голосом произнесла автоматика.

Крышка автоклава открылась, и из него медленно, неуверенно вылез человек…

Человек ли?

Скорее, статуя, состоящая из подвижного текучего металла, с виду очень похожая на оживший памятник академику Захарову.

Ученый провел ладонью правой руки по пальцам левой, пошевелил ими.

– Потрясающе, – проговорил он. – Феноменально! Самочувствие восемнадцатилетнего! А возможности…

Повинуясь мысленному приказу, пальцы кисти дугами выгнулись в обратную сторону, ногтями коснулись запястья… и, войдя в него, превратились в кольцо. И сразу же – в квадрат. А после, внезапно исчезнув, вновь выросли из руки на полметра, слившись воедино и превратившись в широкий, зловеще поблескивающий меч без гарды.