Записки гробокопателя
Шрифт:
Были у Романа еще друзья, но, увы, не для советов.
Сереню Круглова, с которым знаком был с яслей, сократили на радио, вместе со всем радио. И он, дождавшись, когда Роман надолго уедет за рубеж, не попрощавшись, слинял в Данию. Сереня был замечательный редактор, но сильно запереживал, когда у Романа неожиданно пошли дела в гору. Ему казалось, что это несправедливо. Он и школу, и техникум, и институт - все окончил с неизменным отличием, а фишку схватил Роман. Правда, зависть свою, отдать должное, Сереня скрывал изо всех сил. Да он бы сам и не свалил, все жена Нинка-длинная: "Дети, дети..."
Юля? Юля пятнадцать лет защищал диссертацию по износу подшипников колесных пар. Не защитил. Пары стали не нужны. Похоронил родителей, одичал, несмотря на немалое наследство: две машины, две квартиры, два гаража, дача плюс деньги. Все сгнило, заржавело, обтрухалось, похезалось. Он из упрямства никак не менял жизнь, уверен был, что она сама поменяется, как будто она ему чем-то обязана. Не поменялась. Теперь он ходил дома голый, чтобы не изнашивать одежду, и с тревогой высматривал в зеркало пробивающуюся седину. Советы Романа, Синяка, Ваньки отвергал стойко, все чохом, без рассмотрения.
Завел себе дома куру Петю. Петя приносила ему каждый день шершавое кривобокое яйцо, подернутое зеленой какашицей. Питались Юля и Петя из одной пластмассовой бочки с овсом, доставленной его бывшим студентом-заочником с периферии.
Славка Билов?.. Билов прогорел в своем кооперативе "Зебра", где был вице-президентом, скрылся от кредиторов, экстренно поглупел от страха и определился в самодельный монастырь под именем отца Пантелеймона. Случайно Роман встретился с ним на Ленинградском рынке, тот закупал острости для изготовления аджики на зиму, чем изрядно удивил Романа, который сам в свое время работал истопником в деревенской церкви и был в курсе религиозного рациона. Славка попросил сто долларов на нужды монастыря и долго говорил о Спасении. Роман спросил, как живут его дети. Славка важно заявил, что не знает, ибо знать сие не положено ему по чину.
Роман сто долларов не дал, на том свидание и окончилось.
...Синяк объявился через два дня. На почти новенькой синей "ауди", которую гнал на продажу.
Погудел у калитки - безрезультатно. Зашел на участок. Военнослужащие недружественной армии тупо уставились на него. Из беззубого рта одного из воинов свисала долгая слюнная шлея.
– Как жизнь, мужики?!
– гаркнул Синяк, несколько озадаченный их внешним видом и окружающей тишиной.
– Херово? Знаю. Стронгу принять не откажетесь?..
– Не смей!
– донесся из уборной знакомый голос. Засупониваясь на ходу, к нему спешил Роман.
– Ты их опоишь - они товарищество разнесут со товарищи... Пройдите в хату, гражданин.
В кресле-качалке возле теплой печки Саша громко смотрела "Санту-Барбару", потому и не слышала, кто приехал.
– Во-овка!
– заорала она, кидаясь на шею Синяку.
– Где ты был? Почему так долго?!
– Всего неделю, - опешил Синяк и добавил не очень уверенно: Соскучилась?..
Может, и не очень стерва, засомневался Роман. Нет, просто чувствует, что Сикин
В окно, освещенное закатным солнцем, за содержимым домика сосредоточенно наблюдали приблизившиеся психи.
Синяк поставил Сашу на пол, замахал на дураков, чтобы сгинули.
– Идите к своему папе! Жирный, уводи бойцов! У нас секс-час.
Саша решительно задернула занавеску.
Дорога к родне была припорошена навозом. Илья Иванович начал потихоньку завозить с колхозных полей к себе удобрение . Заслышав машину, он бойко прихромал к воротам. В разрозненном костюме, синем бабьем линялом берете, калошах. Без зубов.
– Дядил! Ты прям, как миротворец, - крикнул Синяк, - Голубой берет!..
– Стронг привез?
– строго поинтересовался Илья Иванович.
Синяк не успел ответить - из машины вышла Саша.
– Хто это?
– осевшим голосом спросил Илья Иванович.
– Баба моя, - скромно сказал Синяк, обнимая старика.
Илья Иванович, забыв отозваться на родственные чувства, вытянув шею, с трудом выглядывал над плечом Синяка.
– Врешь... Небось Романова.
– Вашего, - кивнула, улыбаясь, Саша и представилась: - Саша.
– Илья, - хрипло пискнул старик, выкручиваясь из объятий племянника. Пойду зубы надену.
– Ма-ма-ня!
– заорал Синяк.
– Выдь на Волгу!.. Воспомоществование привез! Стипендию ноябрьскую!..
Синяк каждый месяц давал матери пятьдесят долларов, которые она, разумеется, не тратила, прятала, а куда? Илья Иванович не ведал и нервничал по этому поводу: помрет раньше его, где искать? И поинтересоваться не мог, так как они с сестрой не разговаривали уже лет двадцать. А все из-за того, что Илья отписал свои пол-избы бабе из деревни Гомнино, которую, несмотря на преклонный возраст и клюку с хромотой, еще навещал.
– Мама-аня!
– надрывался Синяк.
– За-анятая!
– отозвался низкий голос, женский вариант Синякова баса. Чеснок сажу!.. Роман тут?! Пусть в среду зайдет - стюдню дам.
– Ишь ты!
– ехидно покачал головой Илья Иванович.
– Ни брату, ни сыну родному рожи не кажет, а чужому человеку - стюдню! Озорница!
– Спасибо, Татьяна Ивановна!
– отозвался Роман.
– Приду обязательно.
– И повернулся к Синяку: - Ты бы ей психов моих арендовал. От давления.
– Не помрет!
– Синяк таскал из багажника ящики: пиво, питва разнокалиберная, мясо, овощи. В Белоруссии по дешевке купил матери наперед копченого мяса, картошки отменной, сала...
– У нас порода долгая. Прожиточный минимум 85 лет. Они с Ильей еще друг друга переживут, да, дядил?!
Илья Иванович не отвечал, он вил восьмерки вокруг Саши. Рассматривал, дотрагивался, как бы невзначай. Саша посмеивалась над липучим стариком, поворачивалась с поднятыми, как на рентгене, руками.
Роман потихоньку слинял на Синяковой машине на станцию встречать Таню.
Танечка прибыла точно по расписанию - такая же красивая, беззубая, с косой и, слава Богу, не в спецодежде - в длинном джинсовом сарафане на водолазку. Барышня-крестьянка. Привезла целую сумку чеснока.
– Матушки! Чего ж я с ним делать буду?
– обрадовался Роман.