Записки мерзавца (сборник)
Шрифт:
...Консьерж, состоящий при зале на rue Danton нередко подходит к дверям, просовывает голову и с минуту слушает. Потом покряхтит и отойдет. Он уверяет, что русские за пятнадцать лет совсем не изменились. Так же кричат громче, чем какая-либо другая национальность. Так же, проходя мимо него, не здороваются и не вытирают ног. Так же стараются пересидеть полицейский час, и лишь вмешательство ажана очищает зал... Еще в прошлом году приезжали русские на автомобилях, попадались обезьяньи кофты и котиковые манто. А в этом году ни кофт, ни манто... ботинки оборванные, брюки обтрепанные, Впрочем, консьерж -- большой оптимист. Он хорошо помнит Ленина и считает, что у русских
* * *
В этот сентябрьский вечер мы отправились на rue Danton для борьбы с голодом. В "Salle des soci'et'es savantes" посеем побольше слов, авось там самарские богоносцы что-нибудь пожнут...
Кучка русских, собравшихся у подъезда, нехотя докурила папиросы, потопталась в вестибюле и вяло поплелась в зал. Заседание началось: по традиции, установившейся на вечерах левого окружения новейшей эмиграции, первым выступил Н. Д. Авксентьев. Какой приятный голос, какие симпатичные манеры!
В дни московского государственного совещания представитель "Нового Времени" Пиленко о речи Авксентьева дал совсем коротенький отчет: "Потом говорил некто Авксентьев, говорят, что это министр внутренних дел".
Зычно, с подъемом, стараясь разжечь самого себя и не видеть молчаливой пустыни в зале борцов с голодом, "министр внутренних дел" сознался, что у членов представляемой ими организации (общественного комитета по борьбе с голодом) немало прегрешений пред Россией, что в бытность на родине они немало накуролесили и что пора бы уже что-нибудь толком сделать... Иначе -- здесь оратор тряхнул своей филологической стариной -- общественный комитет и вся эмиграция попадут в тот круг Дантова ада, где томятся "не холодные и не горячие" и где Вергилий запрещает Данту не то что пускаться в разговоры, а даже останавливаться. Проходи с молчаливым презрением -- "гарда э пасса!.."
"Salle des Soci'et'es savantes" давненько не слыхал классических стихов, и цитата очень понравилась всем присутствующим. Кучка русских похлопала со всем энтузиазмом, возможным в местах без джаз-банда и коктейля... Один хмурый господин заерзал, записал цитату и сказал, что ее полезно передать и отсутствующим.
Авксентьев, сказав речь, добродушно оглянулся, застенчиво зевнул и поспешил покинуть зал борьбы с голодом: гарда э пасса...
После него заговорил один черненький человек марксистского привкуса. Очень убедительно рассказывал вещи не слишком великой оригинальности, который всем человечеством постигаются в классе приготовительном, а социалистической частью лишь через много лет после окончания университета... Советская республика -- нехорошая республика, на таких основаниях мы не построим революции и т. д. Все свои эвклидовы истины черненький марксист подкреплял, как и полагается марксисту, ссылками на отсутствующих Бухарина, Осинского, Рыкова, Калинина. На этом месте зеркало усиленно замигало, потускнело еще больше и почти заплакало: да, знаю, знаю... хорошо помню этих товарищей... вот так же стояли на эстраде и читали вырезки из отсутствующих Ковалевского, Милюкова, Мещерского и т. д.
Марксист собрал свои вырезки, на прощанье скептически сам с собой переглянулся в зеркало и сел на место. Одна очень симпатичная барышня, впоследствии оказавшаяся дамой, голосом, весьма напоминающим Юреневу, трогательно рассказывала о страданиях русских детей. "Salle des Soci'et'es savantes" не привык к таким рассказам. Кучка русских задымила папиросами и что-то вспомнила.
П. Н. Милюков поправил очки и с обычными
Потом молодой, но косноязычный господин принялся читать письма, полученные им из Советской России. Молодой господин представлял в учредилке очень богатую окраину, но бедные посетители рю Дантон не пожелали его выслушать и вылезли на улицу.
В перерыве курили, зевали, сверяли друг у друга часы, ходили на place St. Michel справляться о последнем метро. Пьяные американцы стояли вкруг своих автомобилей и пели о том, как Першинг, Френч и Вильсон спасли мир. В минуту образовалась толпа дежурных девочек, наметилась почва сближения и загудели моторы.
После перерыва начался дивертисмент, крайне похожий на концерт в пользу гувернанток, описанный в "Бесах"...
Загорелый парень в черной косоворотке кричал, что он приехал со специальной миссией и что он от имени всероссийского крестьянства дает слово уморить голодом проклятый город...
Кто-то проснулся и крикнул: "Долой!" Косоворотка так и сделала.
Полненький приятный мужчина попытался язвить, но в нем опознали старого знакомого, зеркало снова потускнело, юноша с балкона прорычал: "Гороховое пальто", -- и мужчина смылся...
Бывший прокурор московской судебной палаты предложил создать мастерскую взаимной выработки духа. Милюков устало протер очки и сказал, что таковая уже давно создана и называется -- "Salle des soci'et'es savantes"...
Потом было последнее метро. Все уехали, и только косоворотку, сцепившуюся с вегетарианцем из бывших шпиков, пришлось выводить ажану.
Circulez, messieurs, circijez!.. {Проходите, господа, не задерживайтесь!.. (фр.).}
VI
Двадцать второго июня -- самый длинный день в году. Солнце никак не хочет распрощаться с Эйфелевой каланчой и на улице Боэси, куда мы направили свои стопы, в десятом часу вечера пахнет парижским неумолимым летом, торцами, близким разъездом. Зал Гаво. Обычно в этом зале играют, поют, декламируют. Карьера артиста не будет закончена, если в коллекции его сувениров не окажется афиши с адресом улицы Боэси.
Мы -- народ серьезный. Достаточно в своей жизни, когда денег куры не клевали, пели, играли, декламировали. В зале Гаво мы собрались с серьезной целью -- выслушать монархистов, вернувшихся с Рейхенгалльского съезда. На третьем этаже юный испанский пианист играл "Кампанеллу" Листа, на четвертом маститый завсегдатай чайных союза русского народа повествовал о своем посещении баварского курорта.
Аудитория напоминает павильон Таврического дворца в первые дни марта: поминутно из клетки лифта выходят люди, которых тогда возили не в лифте, а на грузовике. Если б не вид -- спокойный и торжественный, -- иллюзия превратилась бы в галлюцинацию. Одного старика на руках вынесли из лифта, на руках донесли до кресла: ну чем не Горемыкин...
У большинства в петлицах пиджаков ленточки забытых российских орденов, издали сходящие за Почетный Легион. Надо же хоть чем-нибудь возместить пропажу лосиновых штанов и флигель-адъютантских аксельбантов...