Зарницы красного лета
Шрифт:
— Ну излажу две пики, а где ишшо взять?
И тут мы с Федей вспомнили о Вдньке Барсукове. Бывали мы на его дворе, лазили по сараям и видели — много там разного железа: запаслив был отец Ваньки. Не долго думая, мы отправились к Барсуковым. Хотя совсем недавно Ванька был избит ребятами по нашему почину, мы не придавали этому значения — драки были для нас обычным делом, о них никто не помнил долго. Не смущало нас и то, что Ванька в последнее время не показывался со двора. Мы не тяготились разлукой с ним и потому не замечали, как летело время после нашей драки.
Ванька долго не отзывался на свист
— Иди сюда,— позвал его Федя.
— Ишшо чо!
— Дак не будем мы драться! У нас тут дело.
— Како ишшо дело?
У Ваньки остались над заплотом одни глаза.
— Ты за белых или за красных? — спросил его Федя.—< Чо молчишь? За кого?
— А вы? — подумав, осведомился Ванька.
— Мы, знамо, за красных!
Еще помедлив, Ванька ответил:
— Ну и я за красных.
Не знаю, от чистого ли сердца сказал так Ванька или схитрил, не желая еще более обострять отношения с нами, но ска-ванное им нас очень обрадовало.
— Ну тогда мы заодно! — заключил Федя.— Лезь сюда. Дело есть.
Но осторожный Ванька потряс головой:
— Вы лезьте.
— Айда,— скомандовал мне Федя.
Мы быстро вскарабкались на высокий заплот из горбылей и соскочили в углу барсуковского двора, укрывшись за поленницами дров от хозяйских глаз из дома. Правда, почуяв чужих, барсуковский рыжий кобель-волкодав загремел у амбара цепью и хрипло залаял, но мы не встревожились — ведь с нами был Ванька, хотя и теперь он держался поодаль, настороже.
— У вас много вил, я знаю,— заговорил Федя.
— Знамо, есть, не ходим побираться, а чо^
— Раз ты за красных, давай одни вилы.
— А для чо?
— Партизанам на пики,— терпеливо разъяснил Федя.— Из вил три пики выйдет. Закалят, заточат — и воюй! Так и пропорет беляку пузо! В волости тыща партизан собралось, а пик мало.
Ванька задумался, зашмыгал, носом, отвел взгляд.
— Отец спохватится: где, скажет, вилы?
— А ты молчи!
— Он все одно дознается! Вилы нельзя.
— А чо ишшо есть?
— Старые зубья от конных граблей сгодятся?
— Давай!
Мы очень радовались: все-таки, скажи на милость, быстро сговорились с Ванькой! Мы знали — он жадный, прижимистый, а вот поди ж ты, вдруг не пожалел на партизанские пики железа.
В сарае-завозне, где стояли жатка-сноповязалка, сенокосилка, конные грабли, молотилка с приводом, в особых ящиках лежало про запас разное железо — шинное, угольное, кровельное, а на гвоздях в стене висели разные цепи, обручи для кадок и бочек, толстая проволока-катанка, связки подков, изношенные кривые зубья от конных граблей. У нас захватило дух: вот где богатство-то! Сколько можно наделать пик!
Ванька влез на один из ящиков, гремя железом, но в это время в полуоткрытых воротах сарая, застя собой свет, появился его шестнадцатилетний брат Степка, по нашим понятиям — совсем взрослый парень. Несколько дней назад он пытался поймать нас на улице, чтобы отомстить за избиение младшего брата. Мы оказались
— Ага, попались, змееныши! — Степка взмахнул плетью и шагнул в сарай.— Железа вам надо? А плетей не надо?
Загнав нас в угол, Степка, перегибаясь через конные грабли, начал стегать то одного, то другого плетью. Мы подняли такой крик, что сбежались все, кто был тогда в барсуковском доме.
Костистый, по-медвежьи волосатый Никодим, Барсуков сгреб рассвирепевшего Степку за шиворот и бросил наземь. Узнав, зачем мы оказались в завозне, он дал звонкий подзатыльник Ваньке. Нас же выпустил из сарая молча, лишь обжигая темным взглядом.
...Через час, узнав о нашем избиении, военно-революционный штаб вызвал в сборню не только Никодима Барсукова, но и нескольких сельских богачей. На них была наложена своеобразная контрибуция — сдать все железо, годное для изготовления пик. На дворы к богачам тут же отправились группы партизан. А Степка Барсуков одну ночь отсидел в каталажке.
С раннего утра в кузнице зазвенели молотки. Кузнец и его подручные выковывали, закаляли и затачивали на точиле наконечники для пик, а несколько парней насаживали их на древки, которые тут же и обделывались начисто. Работы хватало всем, даже нам, мальчишкам, некогда было сбегать домой за куском хлеба. К вечеру одна телега была нагружена новенькими пиками, колюче блестевшими на солнце, и отправлена в Большие Бутырки.
Здесь следует отметить, что не только в августе, в первые дни восстания, но даже и в начале зимы, во время полного разгрома колчаковских войск, когда в боях добывалось много оружия, пика в армии Мамонтова продолжала оставаться на вооружении многих партизан. Так, в Бутырском полку, для которого в первые дни его организации гуселетовцы делали пики, большая часть партизан (до тысячи человек) была вооружена ими даже в декабре, когда на Алтай пришла Красная Армия.
Более четырех месяцев алтайские партизаны, вооруженные чаще всего только пиками, да в большинстве не на конях, а в пешем строю, ходили в атаки против белогвардейских войск, вооруженных в избытке лучшим для того времени огнестрельным оружием. И мы, положа руку на сердце, должны признать, что от наших дедов и отцов требовалось не меньше храбрости, чем от нас в годы Великой Отечественной войны. Идти с винтовкой против немца, державшего у груди автомат, было нелегко. Но идти с пикой против белогвардейца, лежащего в окопе с винтовкой в руках, не менее трудно. Встречать немецкие танки, бросая в них бутылки с горючей смесью,— подлинный героизм. Но и бросаться на белогвардейские пулеметы и пушки с открытой грудью — героизм наивысшей пробы. Войны разные, но каждая из них была в равной степени величайшим испытанием нравственных сил людей нашей страны.
Пика, являясь зачастую единственным оружием партизан, была ими любима и даже воспета. Партизан Мищихин, например, написал о ней популярные стихи, в которых были такие возвышенные строки:
Мозолисты руки тебя не забудут И век будут помнить тебя.
О грозная пика, в бою с деспотизмом Ты многих от рабства спасла!
Партизаны любили песню неизвестного автора «Судьба Колчака», в которой тоже говорится о пике. Песня пелась от имени адмирала, оказавшегося в затруднительном положении.