Застава, к бою!
Шрифт:
— Нет. Мы отсиживаемся, когда нужно действовать, — сказал я. — Помнишь тогда, когда мы с тобой попали в бой на берегу Пянджа? Когда Славу Нарыва ранили?
— Тут забудешь, — вздохнул Черепанов.
— А что ты тогда сделал, а? — кивнул я старшине, — ты под пули полез, чтобы помочь нам со Славой до укрытия добраться. Тебе стыдно стало, что я за ним пошел, а ты остался в укрытии. И ты жизнью рискнул, чтобы нас с Нарывом вытащить. А теперь что? Или тогда, на берегу, то другой Черепанов был?
Прапорщик потемнел лицом. Глаза его вдруг остекленели от воспоминаний, и он машинально снял фуражку. Пригладил мокрые от дождя волосы и как бы невзначай потер шрам на затылке, что оставила ему пуля, едва не убившая прапорщика.
— Тогда дело было другое. Не то что сейчас… — Нерешительно сказал прапорщик. — Тогда я только за свою жизнь отвечал. Потому и рискнул ею. А сейчас все не так.
— Также, — отрезал я. — Если б ты тогда нам не помог, неизвестно, остались ли мы с Нарывом живые, или нет. В тот раз ты не сомневался. А сейчас, что с тобой стала, Сережа?
Черепанов вдруг нервно сложил руки на груди так, будто хотел обнять себя за предплечья. Потом все же просто сплел их, словно бы сжался. Вздохнув, поджал губы и быстро-быстро заморгал.
Я не выдал удивления, когда увидел, как глаза прапорщика заблестели.
— Тоху Фрундина я посоветовал Тарану поставить на ту позицию, — хрипловатым, изменившимся голосом сказал Черепанов, — Толя хотел его сунуть в середину. В бойницу. А я настоял поставить пулемет на фланг. У него так линия обстрела была бы шире.
Черепанов замолчал, проглотил неприятный ком, что явно застрял у него в горле. Потом все же решился договорить:
— Таран меня послушался. И что теперь с Фрундиным стало? Если б не я, он бы, может быть, остался живой. А так…
Так вот, в чем было дело…
Черепанов всегда был стойким, я б сказал, несгибаемым солдатом. Как бы туго ни шло дело, он всегда оставался сосредоточенным, внимательным, готовым в любой момент исполнять боевую задачу. Пусть в обычной жизни на заставе старшина был тем еще невыносимым занудой, но каждый знал — в бою на него можно положиться. Потому никому, даже мне, в голову не могло прийти, что Черепанов мог бы распустить нюни.
А выходит, он все это время винил себя в смерти Антона Фрундина.
Сначала, видать, держался, не подавал виду. Но когда Таран слег, то и Черепанов стал ломаться. Потерял решительность и стал сомневаться в своих решениях. Ну ничего… Я его сейчас встряхну. Приведу в чувство.
— Сергей, идет война, — сказал я, немного помолчав. — Ты свой долг исполнял, а Антона убили не твои, как тебе кажется, неправильные решения. Духи его убили. Они в его смерти виноваты.
— Если бы я Тарану его не посоветовал туда поставить…
— Мог бы не Антон погибнуть, а кто-то
На лице старшины отразилось какое-то горькое сомнение. И даже теперь упрямый Черепанов сказал:
— А может быть, никто бы не погиб.
— Может быть, — согласился я, — может быть, к полудню мы все поляжем. Кто его знает?Духов больше сотни, а нас чуть меньше пяти десятков. Там может нам всем тут дружно лечь и ждать, пока убьют?
Я ухмыльнулся Черепанову и тот тоже показал мне мимолетную улыбку, которую почти сразу задавил.
— Но знаешь, что я тебе скажу наверняка, — проговорил я, — Антона уже не вернешь. Он свой долг выполнил. У него сомнений не было: а надо ли ему пулеметную позицию занимать, или не надо. Он просто выполнил. Теперь за него мы можем только отомстить. Фрундин не сомневался. Так чего ж ты сомневаешься?
Черепанов нахмурился. Казалось, прапорщик не решался заглянуть мне в глаза. Но зрачки его растерянно бегали, словно он раз за разом проматывал в голове какие-то одному только ему известные мысли.
— А как бы Таран поступил, если бы мог командовать? — Повторил я свой вопрос.
— Таран бы задушил их наступление, и сам пошел наступать, — сказал Черепанов.
— Верно.
Прапорщик наконец-то заглянул мне в глаза. Покивал.
— Но Пуганьков поставил приказ держаться на заставе.
— Пуганьков неопытный командир, — покачал я головой, — он принял позицию, что б не накосячить. Боится предпринять хоть что-то, потому что не уверен в своих силах как в командире. И правильно, что не уверен. Понять его можно. Опыта нету.
Черепанов молчал, поджав губы.
— Но проблема его в том, что он и остальных по себе судит, — продолжил я, — он видит в командирах наших отделений неопытных пацанов, который без батьки-Тарана не могут и шагу ступить. А мы с тобой знаем, что эти парни, несмотря на возраст, хлебнули уже как надо. И уж духа добить они точно смогут.
Слушая мои слова, Черепанов от секунды к секунде будто бы расцветал. Лицо его просветлело, а глаза наполнялись решимостью. Сдвинув ровные светлые брови к переносице, он сказал:
— Ты хочешь начхать на Пуганьковский приказ?
— Идут! Идут! — Внезапно закричал кто-то со стороны дувала.
Мы с Черепановым почти синхронно глянули туда. Там уже суетились пограничники. Они занимали свои места, хватали и перезаряжали автоматы, готовились к бою.
— Мне надо к моим, Сергей, — сказал я. — держим связь. Радиостанцию взяли?
Черепанов покивал.
— Сейчас главное — оборониться. Ну давай! Я к своим!
С этими словами, совершенно начхав на то, что Пуганьков вызвал меня к себе, я помчался к позициям отделения хвостов.