Застывший Бог
Шрифт:
– Буди парня. Посмотрим что ты смог ему дать...
...Голоса начали отдаляться от меня, и вместе с ними уплывал смысл, я терял воспоминания об услышанном, как о самом обычном сне. Ты помнишь его весь еще за мгновение до пробуждения, но когда открываешь глаза он ускользает от тебя как мелкий песок из-под пальцев.
Я проснулся.
Не было ничего трудного пройти испытания первого круга. Нужно было быть ловким и сильным – для своего возраста. Я был. Нужно было знать начатки вражьей правды. Я знал. И нужно было чтобы тебя спытали два посвященных варяга с добрыми именами. Одним стал дед. Вторым его друг – Бестуж. Тогда я еще не знал, какую высокую должность
– Будь добрым щенком, – сказал на прощание Бестуж. – Дед плохому не научит.
С дедом он еще о чем то говорил у вертолета.
Я не слышал о чем.
На прощание дед и Бестуж сжали друг-другу руки, и обнялись, и я тогда позавидовал деду. Они были настоящие друзья, и я тогда дал себе слово найти такого же друга.
Снова путана Альда и Русанка у нас в гостях. Они бывают часто, я уже привык к ним. Даже Русанка оказалась нормальной девчонкой... в те моменты, когда прекращает выпендриваться.
Мы с ней деремся. Не по злости, а для тренировки. Я почти всегда побеждаю, – если удается загнать её в угол – я тяжелее. Мы тренируемся в стрельбе. На винтовках мы на равных. Почти. Ладно, может она чуть-чуть лучше... Но это только потому, что Дед и Альда заставляют нас с Русанкой перед стрельбой отжиматься и подтягиваться. От этого при стрельбе дрожат руки, дед говорит, что это имитирует боевой стресс. Отжимаемся и подтягиваемся мы одинаковое количество раз, но ведь я тяжелее! Значит я устаю больше Русанки, и она получает преимущество. Это нечестно, я считаю. А дед только смеется, и говорит, что в бою никогда не будет честно... Зато я перестреливаю Русанку в пистолете. Русанка говорит, это потому что у меня ладони больше чем у неё, и ей еще трудно ухватисто держать рукоять, а вот когда она вырастет... Ничего не изменится, и когда она вырастет. Я все равно буду её побеждать – потому что варяг и мужчина. Это я думаю про себя, потому что вслух ей такое говорить опасно; будет пол часа ездить по ушам про свое женское совершенство и матриархат.
Я отмыкаю магазин, оттягиваю затвор и инспектирую патронник. Стрельба окончена. Русанка стоящая радом уже держит свою винтовку наперевес, и показывает мне язык. Ну да, я один раз промахнулся. А она ни разу. Трудно попасть по качающемуся маятнику, когда дед сбоку дергает его противовес за длинную веревку, и тем изменяет скорость движения мишени. Все же Русанка ловко стреляет.
Тетушка Альда и дед подходят к нам, проверяют винтовки. Альда довольна. Я уже научился различать эмоции на её лице.
– Молодец Русанка, – говорит Альда. Моя школа.
Русанка пыжиться.
– И ты неплохо стрелял, Мишук. – Обращается ко мне Альда. – Для мужчины, так прямо даже очень хорошо.
Дед позади издает неопределенное “г-ммм”. Но молчит.
Я понимаю, что он тоже боится за свои уши.
– Кстати, Мишук, – обращается ко мне Альда. – А ты уже имеешь пользоваться презервативом?
– Нет. А чего это? – Я подбежал поближе к путане; она всегда рассказывает что-нибудь интересное.
– Вот смотри, Альда вынула из кармана плаща какой-то небольшой пакетик. Это называется “презерватив”. Слово происходит от латинского “пресерво”, что означает...
– Сохранять! – выпалил я, радуюсь возможности щегольнуть знанием.
– Молодец, – хвалит меня Альда. – Я смотрю дед тебя растит культурным человеком. Верно, презерватив значит – сохранитель. Еще его на русском часто называют “гандон”. Почему-то это второе слово считается более грубым и неприличным. А презерватив – приличным. Непонятно почему так. – Альда распаковывает пакетик
– Не-а, – отрицательно мотаю я головой. – А для чего? Для чего?
– Чтобы сохранять в безопасности свой ствол. – Серьезно сообщает мне путана.
– Как это? – Удивляюсь я.
– Поднимешь, Мишук, тут дело деликатное... Если ты со своей винтовкой будешь пересекать широкую реку, или десантироваться с катера, то внутрь твоего оружия может попасть вода. Если ты перед стрельбой не вытряхнешь эту воду из ствола – может произойти несчастье, – ведь пуле придется выталкивать из ствола не только воздух, а гораздо более плотную воду, что критически повышает давление в стволе и патроннике, и может привести к порче оружия, и даже к травме стрелка. У советских автоматов нарезка в каналах ствола сделана специально так, чтобы попавшая туда вода сама спокойно выливалась. Но вот у многих западных малокалиберных винтовок нарезка не столь удачная, и вода из ствола выходит очень трудно. Так вот, для того чтобы вода не попала в ствол, смекалистые люди придумали надевать на него гандон. Смотри, я покажу тебе как его надевать... – Альда водрузила гандон на ствол моей винтовки. – Видишь? Надел – и ничего ненужного в твой ствол не попадет, и его не раздует. Здорово?
– Здорово! – Соглашаюсь я.
– На, – Альда щедро отдает мне еще целую упаковку презервативов. – Это тебе. Не забывай напяливать.
– Спасибо тетушка Альда.
– Да не за что. – Махает рукой Альда. – Это у нас с дедом Глебом осталось. Дед-то, уже, вишь, теперь уже редко стреляет...
Я смотрю на деда.
Чего он такой красный, хотелось бы знать?
– Ну что, Мишук, – в очередной вечер бодро сказал дед, – Новогреческий и классический Койне подтянули. Пора, пожалуй, нам потихоньку осваивать санскрит.
– Зен потас посо зисколо инэ нэ дидкизи авти и глосса...* – уныло пробормотал я.
– Да все там проще-простого! – Жизнерадостно прорек дед. – Санскрит-то этот, считай один с русским язык! “Видья” на санскрите “Знание”, – а у нас на русском есть слово “ведать”. “Агни” – Огонь. “Дхар” – Дар. “Прийя” – Приятный. Ну и так далее... Короче, нечего и учить. Щас моментом все освоим!
– Да-да, – буркнул я. – Даже и не сомневаюсь.
{прим. “Даже не буду спрашивать, сложно ли учить этот язык”. (нов. греч). }*
Я хожу в школу.
Вернее – бегаю.
Теперь знания мне дает не только дед, но другие люди. Как говорит дед, я вышел во внешний мир.
Добираться до школы трудно. Ближайшая находится в городке под названием “Зеленогорск”. Ничего город, красивый. Меньше чем Питер, в котором я вырос, но теперь и он мне кажется слишком людным и шумноватым. И добираться до него – морока. Сперва дед возил меня в город на своей ветхозаветной зеленой “Ниве”. Потом он стал оставлять машину на некотором расстоянии до города, а сам встречал меня, и мы бежали к ней марш-броском – я запоминал путь. Каждый раз машина оставалась все ближе к дому. Теперь я бегаю из дома в школу и обратно на своих двоих. Больше десяти километров по пересеченной местности. Я бегу волчьей рысью. Две минуты пешком. Следящие пятнадцать – медленным бегом. Мой ранец хорошо пригнан, и уложен так чтоб не шуметь на бегу. Я бегу тихо. Дед говорит, что я пока очень мелкий зверь, и мое главное оружие – незаметность. Лес добр, но все же с тез пор как людской род умалился, – в нем стало больше дикого зверья, а в некоторых скверных местах – и Ночных. Про ночных разговор особый, а вот на медведя здесь вполне вероятно наскочить. Чтобы не встретить беду нужно все замечать и быть незаметным. Я одет в одежду неброского цвета, и я не шумлю, веду себя внимательно и с вежеством.