Затмение: Корона
Шрифт:
Материал заграждений выглядел и весил, как пенополистирол, но отразил бы большую часть пуль любого калибра, как только его надёжно укрепили в земле.
Торренс задумался, отчего Стейнфельд не приказал партизанам немедленно открыть огонь. Теперь сукины дети окопались за дешёвыми пуленепробиваемыми стенами. Он посмотрел на Стейнфельда и догадался о причине такого решения. Нужно было выгадать время, чтобы прикрыть Баррабаса с Джо Энн и Хэндом.
— Где Хэнд?
— Там. За теми сиденьями. Мы их окружили багажом, чтобы как-то прикрыть.
— Может, стоило бы...
Остаток его вопроса утонул в тимпанной дроби пушек хоппера, налетевшего на поезд в знак
Окна взорвались. Осколки стекла снежинками полетели внутрь. Чья-то голова исчезла в облаке крови.
Торренс инстинктивно выкрикивал команды и, не особенно целясь, стрелял через окно, просто чтобы отогнать солдат с этой стороны поезда. Он пытался не думать про Бибиш.
Партизаны поливали огнём солдат, эсэсовцы и ВАшники отвечали тем же. Воцарился хаос; пулемётный и автоматный огонь вперемешку с рикошетами окружили поезд сплошной стеной звука; шум был такой, словно сотня литейных цехов одновременно трудилась над производством нескольких вагонов. Пули разбивали окна с западной стороны, пролетали через весь поезд, вырывались с противоположной стороны и рикошетировали от бетонной стены склада.
Бойцам Сопротивления пришлось несладко. Как только «умные автоматы» SX наводятся на цель, точность их поистине устрашающа. Мужчины и женщины падали и с воплями корчились в лужах крови — или оставались безмолвно лежать там, где рухнули, безжизненные и жалкие, точно сброшенные в беспорядке одёжки. Однорукий Левассье и молодая ливанка-полевой медик сновали между ранеными на четвереньках, стараясь не высовываться выше линии смертоносного огненного шторма, ярившегося на уровне окон.
Вражеский боец этой ошибки не избежал, пожелав лучше прицелиться и высунувшись над барьером — Торренс поймал в перекрестье прицела размытый овал его головы, выстрелил: голова исчезла, тело откачнулось и рухнуло. Торренс выстрелил снова, в другого ВАшника, но понял, что попал в кевларовый барьер. Скорее всего, на этом потери врагов окончатся. Торренс заорал Стейнфельду, перекрикивая шум сражения:
— Они нас бьют, как уток! Мы зря боеприпасы расходуем!
Стейнфельд помотал головой и крикнул в ответ:
— Если остановимся, они нас сметут!
— Нет, совсем нет! У нас будет шанс... — Он осёкся, не найдя слов, чтобы описать свой план; увидел, как другому партизану попали в лицо — голова взорвалась, зубы бедолаги вылетели через затылок. У Торренса так заколотилось сердце, что ему почудилось, будто он сам сейчас взорвётся. Бибиш. Клэр.
Стейнфельд передумал.
— Прекратить огонь!
Целая минута ушла, чтобы приказ Стейнфельда передали по всему поезду. Партизаны перестали стрелять. Второй Альянс некоторое время продолжал обстрел, но затем враги сообразили, что бойцы Сопротивления, видимо, намерены сдаться, и тоже остановились.
В вагоне было не продохнуть от густого дыма, окрашенного фиолетовым в тусклом аварийном свете; воняло порохом, кровью и раскалённым металлом. Проход загромоздили трупы; мужчины и женщины молили о помощи диссонирующим хором стонов. Уцелевшие бойцы НС скорчились под окнами; лица их побелели от гнева и отчаяния, содрогались от прилива эмоций, костяшки пальцев, сжатых на прикладах оружия, побелели тоже.
Все смотрели на Стейнфельда с Торренсом.
И Торренс задумался, что теперь делать; а ещё задался вопросом, жива ли до сих пор Бибиш. Вполне возможно, что она лежит в следующем вагоне, обхватив руками живот. Раненная в кишки навылет.
Через рупор
Что дальше, что дальше, что дальше?
Торренсу хотелось кричать.
Но вместо этого он развернулся к Стейнфельду.
— Я пойду гляну, что там с Боунсом и Бибиш — может, им удалось что-то передать.
Стейнфельд кивнул и подошёл к окну. Выйдя на линию огня, он принялся заговаривать врагам зубы.
— Мы не можем сдаться все! — кричал он. — Но на переговоры согласны!
Рупор ответил требованием безоговорочной сдачи. Стейнфельд прокричал в ответ, что обдумает его. Он продолжал тянуть время.
Торренс пробрался мимо павших и раненых; вокруг раздавались стоны. Мимо плачущих женщин и угрюмых мужчин. Он пролез в следующий вагон.
Он обнаружил Боунса и Бибиш зажатыми у задней двери. Боунс нацеливал в дверной проём антенну передатчика, держа в руках металлическую коробку. Лоб его пошёл морщинами от сосредоточенности, глаза он зажмурил, гарнитуру подключил к передатчику; он пытался пробиться через него на Плато — с нынешней своей позиции он не мог подключиться туда напрямую. Бибиш скорчилась рядом, ствол её пулемёта ещё дымился. По её лицу струились слёзы.
Она увидела Торренса и, крадучись, перелезла к нему; заключила в объятия.
— Мы все сейчас умрём.
— Вы подключились? Боунс пробился?
— Он подключился, отправил два сигнала, но не знаю, насколько...
Она осеклась, вздёрнув голову и прислушавшись.
И тут он тоже услышал это. Скрежет и фырчание.
Он выглянул в окно и увидел автоматический танк, тот самый, что они угнали из лагеря беженцев; автономный, спрятанный доселе в руинах заброшенного НПЗ. Танк среагировал на посланный имплантами Боунса приказ и программу Бибиш. Теперь он катился по служебной гравийке между рельсами и цветочными полями.
Фашисты обрадованно закричали, подумав, что к ним прибыло роботизированное подкрепление.
А что, если так оно и есть на самом деле? пробила Торренса дрожь. Что, если это не тот танк? Что, если...
Автотанк выкатился на дистанцию прицельного обстрела и открыл огонь.
Он обстрелял ВАшников сзади, одновременно из пушки и пулемётов.
Автотанк стрелял снова и снова, как автоматически перезаряжаемая винтовка. Бух, бух, бух, бух, бух! Солдаты и кевларовые заграждения «Игл-Фезер» взлетели на воздух, стробоскопические вспышки озарили цветочное поле. Стейнфельд прорычал приказ, и партизаны возобновили обстрел; ВАшники запаниковали, попав под перекрёстный огонь. Торренс выскочил, как чёртик из табакерки, со своим AMD-65, расстрелял всю ленту, тут же упал на пол и схватился за гранаты. Вскинул ствол и запустил гранату под таким углом, чтобы, опускаясь с высоты, она сдетонировала в гуще ВАшников. Пули раздирали воздух вокруг него. Припадая к земле, он запустил следующую гранату — у него дрожали руки, но прицел не сбился. Ещё одну. Поезд содрогнулся — враги запустили в третий вагон ракету. Весь состав ощутимо тряхануло, когда вагон оторвался от поезда. Вагон наполовину завалился на восточную сторону путей и врезался в бетонную стену. Окна, выходящие на запад, накренились так, что теперь вертолёт Второго Альянса мог беспрепятственно палить внутрь из своей шестнадцатимиллиметровой пушки. В третьем вагоне раздались крики.