Затмение: Полутень
Шрифт:
— Сказал, ему говорили, что ты мой хороший приятель. Я подтвердил. Он сказал: Чувство локтя, Стоунер. Чувство локтя. Я сказал: Э? И он: Внимательнее выбирай себе друзей, Кимосабе. Выбирай людей, которые движутся вверх, а не вниз. — Стоунер сделал паузу, ожидая реакции Хауи. Хауи лишь сидел с каменным лицом, неподвижно глядя в свою кружку. — Что за кошка между вами пробежала, Хауи? О чём это он?
— Он про новую программу оценки кадрового потенциала. Они думают, няшное название поможет её отбелить. — Он грустно улыбнулся, словно отпустил какую-то шутку.
— Продолжай.
Хауи покачал головой.
— Он мудак, но совет тебе дал хороший,
— Надо-надо. Продолжай, чувак. Блин, да я на твоей племяннице женат, Хауи. Давай выкладывай.
— Ладно, — вздохнул Хауи. — Ты сам напросился. Но ты сочтёшь меня параноиком, предупреждаю. Ты никогда не задумывался, отчего меня сослали в бухгалтерию после восемнадцати лет полевой работы, гм?
— Конечно, задумывался. — С лёгким смущением, поскольку подразумевалось, что Хауи крупно проштрафился.
— Я тебе кое-что расскажу. Я вот тоже об этом задумался. У меня двенадцать благодарностей от начальства было, и я счёл, что этого хватит. Я подал заявление о переводе на офисную работу. Думал, что смогу претендовать на какую-нибудь вкусную должность в Лэнгли, вплоть до начальника департамента. Хотел обеспечить семью. И они меня перевели, всё правильно... в гребаную бухгалтерию. Е...ть-копать, человече, я старший офицер, я прошёл тренировки, у меня невъебенный полевой опыт, классное образование, я стую любого из пяти сотрудников, которые выше меня по рангу. И знаешь что? Я магистр психологии, я... — Он осёкся и сделал жест, которым мог бы отогнать надоедливое насекомое. — А им было наплевать. Они сказали, что программа ОКП определила во мне несомненные таланты финансового работника. Я заглянул в отчёт программы ОКП. По идее, она должна анализировать результаты нового исследования эффективности персонала и всякое такое. Но дело в том, что такого исследования предпринято не было. Вообще не было. Унгер и дерик пытаются скрыть этот факт, но дела их говорят сами за себя: покамест под ОКП попадают только чёрные, латиносы, восточники, евреи и те, кто хоть самую малость неравнодушен к политике. И никто больше.
Стоунер уставился на него и медленно покачал головой в знак недоверия.
— Ты намекаешь, что программа оценки кадрового потенциала служит прикрытием для расовой дискриминации? Что с её помощью ниггеров выбрасывают на улицу? Хауи... на дворе двадцать первый век. Даже ЦРУ вынуждено считаться с исками по части расовой дискриминации...
— Правда? После всего того, что втихаря собрались пропихнуть через Конгресс... Ну, программа ОКП — это так, для разминки. Они увольняют чёрных, где только могут. Или... помнишь Уинстона Поста?
— Высокого чувака, который раньше был баскетболистом?
— Угу. Это он первый разнюхал, что исследование эффективности персонала — полная липа. Он начал жаловаться, угрожал, что в суд подаст. И где он сейчас?
— Да ну. Обычное ДТП. С каждым может случиться. Тормоза отказали, так совпало.
— Чертовски удачное совпадение. А машинка-то была совсем новая, с чего бы тормозам отказывать? Восемьсот миль пробега. Его жена говорит, что вызвала скорую, но те приехали только через полчаса без малого. Она их спросила, почему так долго, и они ответили, что какие-то чуваки, похожие на копов, но без формы, мешали им проехать и угрожали. Ну а Уинстон тем временем истекал кровью.
— Иисусе. Это звучит как...
— Ага. Но ты никому не говори, что слышал это от меня. Я увольняюсь как можно скорее. Я сойду с карусели, бро.
— Может, и мне бы стоило.
— А чего вдруг? Раз Унгер потрудился тебя предостеречь, значит, он считает, что тебя стоит перетащить на другую сторону. Они полагают, что ты будешь им полезен. У тебя же репутация, талант аналитика. И ты не либерал, если уж быть честным. Они знают, что ты коммунистов на дух не переносишь.
— Иисусе Христе, Новые Советы блокируют атлантические порты, бомбят Панамский канал, осаждают
— В любом случае, вы с Унгером в одной лодке — он тоже ненавидит красных и всех, кого они считают социалистами. Поэтому они хотят, чтобы после грядущей чистки в Агентстве ты остался с ними. А когда они прополют остальное правительство, очередь дойдёт до всей этой гребаной страны...
— Эй, да ты никак параноиком заделался?
— Именно так. Именно. А ты знаешь, кто стоит за программой оценки кадрового потенциала? Наши друзья из Второго Альянса. ВА. Пост видел меморандум — это всё по их рекомендации затеяно. Разве есть на свете расисты похлеще ВА? Ты же читал доклад Куппербайнда. И где сейчас Куппербайнд? Стоунер, позволь, я тебе кое-что скажу, друг мой. Эти ублюдки только начали. А когда возьмутся за дело как следует, вы все белого света не взвидите. Белого, ты понял?
Остров Мальта
— Мы не можем остаться одни, — сказал Стейнфельд, — но временами кажется, что это так.
Торренс кивнул.
Они сидели на вилле, на острове Мальта в Средиземном море. Вечерний воздух пробирал лёгким холодком, но по сравнению с Альпами климат был почти райский. Глубокая мальтийская зима напоминала раннюю осень в Нью-Йорке.
Вилла на самом деле представляла собой опорную базу Моссада. Аномалию в ландшафте — высокую и узкую постройку. Вокруг на десять акров ничего, кроме деревьев, колючих кустарников и валунов. Строители виллы могли бы сделать её комфортабельно просторной, подобно большинству средиземноморских деревенских домов. Вместо этого они воспроизвели экономный в очертаниях, хотелось сказать — тощий рисунок итальянского городского дома. Три узких этажа, на двух верхних — балконы. Балкон верхнего выходил на север, балкон среднего — на восток. Десятифутовая кирпичная стена с колючей проволокой поверху окружала имение. На деревьях там и сям торчали камеры и устройства инфракрасного слежения. Для целей Моссада вилла подходила идеально: отсюда открывался превосходный вид на поля и оливковые рощи, с балконов можно было отстреливаться, а стена служила дополнительной защитой. К востоку за оливковыми рощами лежало море. К югу, в сорока ярдах за домом, имелось гумно, сиречь замаскированный ангар, куда мог поместиться коптер со вдвинутыми лопастями винтов.
Стейнфельд, Торренс, Клэр, Данко и англичанин по фамилии Чизуэлл сидели за старым деревянным столом на кухне с серыми каменными стенами. Чизуэлл оказался высоким человеком с тонкими каштановыми волосами и меланхоличным лицом, напоминавшим морду бассет-хаунда.
Торренс шевельнулся в кресле, поморгал, почувствовал, как отлипают от ран бандажи. Сидел он на подушках, поскольку моссадовский медик вынул ему кое-какие осколки из ягодиц.
Настало время третьей послеобеденной чашки кофе. Их вымыли, дали чистую одежду, подлечили, накормили, поселили в безопасном тёплом месте. И все они чувствовали себя, как на адском вертеле.
Дневной свет угасал, в комнате с каждой минутой становилось ощутимо темнее. Ни у кого не было сил подниматься и зажигать освещение. Лица присутствующих всё плотнее укутывала вуаль теней.
Стейнфельд сидел напротив Торренса, сгорбившись и держа обеими руками оловянную кружку с кофе. Он крутил её туда-сюда между ладоней, точно гончар.
— Ситуация вот какая: примерно четыреста бойцов прорвались из Франции, Италии, Голландии и Швейцарии. Все они из НС. И мы поддерживаем связь кое с кем из оставшихся: с французскими коммунистами, итальянскими ленинистами, шайками анархистов... все в подполье, трудно сказать, сколько их, ещё труднее судить, получится ли с ними сотрудничать. Но мы с ними в контакте. Особенно хорошая организация у коммунистов. — Он говорил отстранённым, почти грустным тоном.