Быть может, дерева-гиганты Взойдут в веках и высь займут, Из этих строк неэлегантных, Не посвященных никому. И новых слов иные нити Протянут семьи обезьян… Ах, вы, читатель, извините, Такой мечтой порой я пьян. А может быть, никто не вспомнит В веках за чаем золотым Ни леса гроз, ни борзых молний, Созвездий нюхавших кусты. И с каждым веком всё безмолвней И золотистей звездопад. И грянет час, в каменоломни Уйдет
строфу тесать наш брат. И по степям миров обширным, Как тройка, вечно будет жизнь. И в глину зорь – далекий Ширман, И в звезды – близкий ширманизм.
КЛИНОПИСЬ МОЛНИЙ
…И молний клинопись отныне
Выбалтывает тьму ясней.
Г.Ш.
Сонеты и рондо
"О, темный гнев, седою тьмой наполни..."
О, темный гнев, седою тьмой наполни Мой тонкий перламутровый стакан. От русского Кремля до римских Канн Века изрыты клинописью молний. Америки сверкнет головоломней Мой край, чей сумрак Марксом осиян. Я знаю, серп, сразивший россиян, Не в Вифлееме кован, а в Коломне. Чей траур, что России больше нет? Зато есть пенье звезд и крик планет, И голая вселенная пред нами. Наш светлый бред, наш меч, необорим. Не мы ль несем рубиновое знамя Как варварский топор на вечный Рим?
"Их песни увядают с каждым днем..."
Их песни увядают с каждым днем, Я не слыхал убоже слез и глуше, То гальваническая дрожь лягушек, Последним шевелящихся огнем. Зеленой ржою пухнет водоем, Багряной бурей терем их разрушен, Но сочные, как розовые груши, Их длинные сердца висят кругом. Никто, никто их золота не тронет, Милей и голодающей вороне Вонючий сыр, чем пламенный листок. Лишь мы проходим тихо и угрюмо. Протягивая пальцы наших строк, Лишь нас тревожит медленная дума.
"Работают рабы, горят огни..."
Работают рабы, горят огни, Согнулись дни под глыбами заката, Жестокосердый, как Хеопс когда-то, Я строю пирамиду в эти дни. Я их поработил, и бьют они В крутой гранит нетронутого ската, Плеть, плеть и плеть – их горестная плата, Я песню вью средь рабьей суетни. Мне будет сладко спать в роскошном склепе. Века не сокрушат великолепий, И каменное сердце – скарабей С иероглифами из Книги Мертвых, Не будет знать ни буйства, ни скорбей, Ни вечной лести магов распростертых.
"Людовиков побольше, чем веков..."
Людовиков побольше, чем веков, Скопила Франция в глухом Париже, Когда народ зажег свой факел рыжий О полымя июльских облаков. Был гений – Гильотен, он для голов Бараньих сделал выемку пониже, Чем для людских, чтоб не был свет обижен. Мгновение, и Робеспьер лилов. У нас иначе шло, ни ум единый Не выдумал российской гильотины, И Бонапарта крохотной рукой, Которой вся была Европа смята, Не раздавить пожар твой колдовской, О, диктатура
пролетариата!
"Я верую в священного козла..."
Я верую в священного козла, Который создал небо и Египет. Сардониксовый кубок мною выпит, Я чую хмель добра и сладость зла. Мой белый разум тьма заволокла, Как пирамида параллелопипед. Я тот, кого пустыня не засыпет, Кто рвет иных миров колокола. У бога моего глаза бараньи, Я золотым зерном тревоги ранней Воспитывал его, как жрец ничей. Ласкает ночь меня рукой сырою. Я храм из черных нильских кирпичей Для ужаса бессмертия построю.
"Землей и небом жадный мозг напихан..."
Землей и небом жадный мозг напихан, Раскрытых глаз не утолить ничем. Как пену облаков тебя я ем, На красных ножках белая гречиха. И даль от Ленина до Псамметиха Клыками мыслей рву на клочья тем, Врываюсь к фараону я в гарем, И в темный мавзолей вхожу я тихо. Голодные глаза, их блещет пасть, На сонную вселенную напасть Мгновенье каждое она готова, Чтоб луч схватить неведомой поры, Чтоб выбраться из сумрака крутого, Кругом оледенившего миры.
ТВОРЧЕСТВО ("Меня преследуют и крик сорочий...")
Меня преследуют и крик сорочий, И ржанье лешего, и темный свист. Худ сатана, так худ, что шелковист, О, зло, тягчайшее из худосочий! Еще огромней сумрачные очи Расширит он, отверженный артист, И небосвод глубок и бархатист, И фресками светил прославлен зодчий. А в свете дня смирнее тени нет, Мы вместе измеряем кабинет, То поперек, то по диагонали. За стол садимся вместе мы сгорать, Четыре локтя время обогнали, Заносим новую строку в тетрадь.
"Мы создаем лишь тени, а не вещи..."
Мы создаем лишь тени, а не вещи, Слова и краски, чаши без вина, И строгая в музеях тишина И сумрачных полотен свет зловещий. Молчат на полках книги, не скрежещет, Не шевелится даже ни одна, И мертвая торжественность дана И мрамору, и бронзе, только резче. Но грянет час мычания трубы, И вылезут восставшие рабы Из вечных строк, из красок всех, из статуй. И в долгом завывании химер, Покинувших собор, в толпе хвостатой Навек заглохнут Пушкин и Гомер.
"Стеклянных звезд недорогие бусы..."
Стеклянных звезд недорогие бусы На пестрой набережной продают. Вот гости вылезают из кают: Восток и запад, юг и север русый. На ярмарку веков несут турусы, На золотых колесах прах везут, Солгал Христос, не будет страшный суд За то, что равны храбрецы и трусы. Кому кудлатых облачных овец, Чьи руна выкрасил в закат червец, Кто купит месяц лысый, словно Ленин?.. Мы зазываем прошлые века, Грядущие хватаем за колени, Минует настоящее рука.