Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

"Печально веселимся мы с толпою..."

Печально веселимся мы с толпою, Поем за здравье как за упокой. Бокалы строф клубящейся тоской Мы наполняем с радостью слепою. Ведем к блистающему водопою Планету, груженную тьмой людской. Текут века широкою рекой И нас уносят навсегда с собою. Забвенье угрожает нам всегда, Его густая мутная вода Ужасней гибели и злей полыни. Пусть ледяная тяжкая волна Из-под земли на пламя наше хлынет, – Наш

вечный ад не погасит она.

"Громады гробовые пирамид..." 

Г.Ш.

Громады гробовые пирамид Ревут безмолвием тысячелетий, И тянет Нил в папирусные сети Гаремы фараонов и гремит. О камни бьет волной, о мрамор плит, Работали где вдоволь брань и плети, И ум скорбит, воспоминая эти Юдоли сны и боль ее обид. Широкую ласкал я куртизанку, И был в дворце я с ней до утра замкнут, Роскошествуя телом как хотел. Мне каждой ночью свежую давали, А знойным днем я тоже между дел Немало пил их в голубом подвале.

"Всегда мы от минувшего зависим..."

Всегда мы от минувшего зависим, В пустынное грядущее плывем. Былых веков на корабле своем Мы распечатываем кучи писем. Кто глуп как заяц, кто рассудком лисьим Рожает мысли с пуховым хвостом, В восторге кто морозном и пустом К недосягаемым несется высям. Наш кормщик позади, где тишь и тьма, Где режет волны скорбная корма, Где торжество победное угрюмо. Лишь в настоящем слышен шум былой, Скребут валы ребро живое трюма, И холод бездн пронзает нас иглой.

"Я с детских лет мечтал о сфере горней..."

Я с детских лет мечтал о сфере горней, Куда мы все свой лук певучий гнем, Там зреет мрак, засеянный огнем, И с каждой ночью светится упорней. Он плавит облака в закатном горне И колосится звонче с каждым днем, Но надоело мне качаться в нем, В земную мякоть я пускаю корни. А там вселенский мрак еще сильней, С огнем он смешан, как в начале дней, И космоса не ведает поныне. И я пою величие миров, Хранящих в глубине свое унынье, И как начальный хаос я суров.

"Я подражаю солнцу золотому..."

Я подражаю солнцу золотому, Я зажигаюсь каждый день строкой, И каждая выходит из другой, И в год их собирается по тому. Возьму я в руку трость, уйду из дому Один, разочарованный, немой, Покроюсь, как плащом, вселенской тьмой И буду звезды собирать в свой омут. Там бесы будут весело дремать, Баюкать не устану их, как мать, Чтобы не вырвались толпой из плена. Не подыму я к небу гордых век, Я острый подбородок на колено, Как Мефистофель, положу навек.

"Повылезли поганки в изобильи..."

Повылезли поганки в изобильи, Краснеют

мухоморы под ногой, Мы подошли с тобой к поре другой, Но мы веселых дней не позабыли. Они блестят вдали сквозь пепел пыли, Покрывшей их пушистой сединой, Дневная мгла клубится надо мной, И свет ночной ловлю я, словно филин. Кровавою листвой своей сочась, Планета погружается сейчас В пучину гиблых звезд, в их мертвый улей. И умирают все земные сны, И падают мечты, что в высь взглянули Из розовой подземной глубины.

"Как паутиной, пленом гороскопным..."

Как паутиной, пленом гороскопным Опутали мы купол голубой, Работаем над темною судьбой, Находим смысл приснившимся нам копнам. Ты, ниспославший мудрости потоп нам, Ты ниспошли нам неустанный бой, Мы весело глумимся над тобой, И юностью, и сердцем расторопным. Как золотые тяжкие плоды, Мы зреем не одну весну и лето И ждем, как казни, медленной страды. И смерть торжественней, чем жизнь, воспета, И дня морозней ночь раскалена, И больше солнца красная луна.

"Ликуют люди, шелестят: осанна..."

Ликуют люди, шелестят: осанна. Один, один я зубы крепко сжал, Я спрятал свой рубиновый кинжал В ножнах жемчужных, белых несказанно. О, для меня нет божеского сана! Мой взор огромный так огромно мал, Что бабочку я черную поймал И ночь в ее крылах нашел нежданно. Я знаю, завтра закричат: распни, – И дико будут ползать пред Пилатом За то, что люди – люди искони. И мир – нестойкого металла атом В иной вселенной, где мильонократ Жесточе тем же крикам кто-то рад.

"На таинствах, где слышатся: критерий..."

На таинствах, где слышатся: критерий И линия, и плоскость, и развал, – Я сиживал ночами и зевал До медной боли золотых артерий. Рабы напрасно раскрывали двери, Неблаговонен был священный зал. Я никакой молитвы не сказал, Я задыхался в каменном безверьи. Уже рассвет кровавый над Москвой Вставал, огромный как топор Малюты. Я нес домой весь ужас вековой, Весь бред монастырей и трепет лютый. И, хрипло проклиная луч дневной, Созвездья вздрагивали надо мной.

"Беда, я беспощадно плодовит..."

Беда, я беспощадно плодовит, Решила муза все побить рекорды. И каждый вечер новые аккорды, И новыми венками я повит. Гляжу на звезды, принимаю вид Окаменелый, вдохновенно гордый. Я провожу диаметры и хорды Чрез круг времен, от нас до пирамид. И воскресает песнь из пепла страсти, Вытаскивает из могил веков Сокровища бесчисленных династий. И я вхожу в торжественный альков, Где возлежит владычица Египта, И я беру ее, чтоб вмиг погиб там.