Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

311

Душу черную, дремучую, В душу я не верю хоть, Я ищу в себе и мучаю Существующую плоть. Снятся черные монахи, В алтарях бенекдитин. Не в тебе ль всех таинств страхи, Сердце – колыбель в груди? Не молюсь, а свет вбираю, Как траву, сушу зарю. Для земного только рая Я бессмертие варю. И струей непостижимою Растравляет

горячо Скрипку черную души моей Липкий творчества смычок.

312

Оркестр Большого пел и стукал. Аида плакала навзрыд. Очаровательная скука, Какой не выдумал Майн-Рид. Со сцены холод, как с подвала, Жир плеч. Биноклей перламутр. Аида вьюгой завывала. Ее не поняли. Поймут. А там, где белый бык Европы Пыхтит над пленницей своей, Другие бьются эфиопы У пирамид горючих дней.

313

Туши ночи синий лед От востока чуть оттаял. Бабку звездную грызет Туч гиена золотая. Месяц – челн. Я сам зажег. Тает без руля и вёсел. Сердце, золота мешок, Я на берег новой сбросил. Но в росе путей вчерашних Млечный след шагов твоих. День, трубя с янтарной башни, В них шлифует каждый штрих.

314

Ночью всходят из борозд Человеческие злаки, Крик настойчив их и прост, Так кричал из наших всякий. Говорит людская нива, Тенью золота шумит. В клетках ребер торопливо Зреют зерна – динамит. В ночь такую же, как прежде, Догорает злачный воск… Ночи мудрые, изрежьте В змеи-молнии мой мозг.

315

Рыжим солнцем осень мажет И деревья, и дома, И головушки лебяжьи Режет на прудах сама. И поют пред казнью сами, Про любовь они поют, Пьют в последний раз глазами Сада милого уют. А листы в пустынной роще. Да в полях пустых цветы Умирают тише, проще, Без крикливой суеты. Но у них родня святая Из певцов и крикунов, И не молкнет эта стая, Хоть их крик давно не нов.

316

Эти лики – отраженья, Ликов отблески иных. Звона в мире нет священней Перезвона тишины. Кто-то в зеркале эфира, Кто-то с радостью иной Отразился ликом мира, Потрясенным тишиной. Лишь поэт один хохочет И

над тем, и над иным, Пьет бокал шипучей ночи, В кольца вьет он слова дым.

317

Мир торжественнее, шире, Тише, выше, холодней, Но есть отзвук смеха в мире, Эхо невозвратных дней. Воздух пьян, морозом гулок, Синих улиц тонет вой. Мозгом звездным захлестнуло Небосвод вечеровой. И, петлю луны намылив, В окна бьет палач зари. И в тот миг не надо крыльев, Были б только сапоги. И в тот миг не надо солнца, Были б только фонари. Ты ж скорей, пока смеется, К пухленькой земле беги. Зацелуй ее и ближе Плечи снежные прижми. Есть такой, он сердце лижет Сумраком морозным миг.

318

Хороший медиум земля, А мрак гипнотизер хороший, И спят от взглядов звезд поля, И пруд застыл, кугой обросший. И труд убрал свои персты От клавиш города железных. Певец, один не молкнешь ты, Ты сердце плавишь в звездных безднах. Рекою бешеною мчишь, Животрепещущим металлом, И льется вечности матчиш Родным интернационалом. И выползает из расселин Змея-строка на пену скал И ловит сны, что днем искал, Что где-то там в висках засели.

319

Опять весны веселый пламень По всем артериям лесным, И по бульварам тополями Подземных сил зеленый дым. И сердце в радости зеленой Мышонком роется, пищит, И зорь желтеющие склоны Влезают в синие плащи. И я хочу к себе приехать, Веков доспехи снять навек, И быть хоть раз животным смеха, Что в самом деле человек. И плыть с тобой, моя волчица, И выпить ночь, всю ночь с тобой, И медом звездных ран сочиться, Пока зари не вспыхнет бой.

320

У истории шаг черепаший И терпенье столетий – гранит. Склоны зорь полумесяцем пашет И зубцами креста боронит. Но есть кнут за спиной земледельца, Революции кнут роковой. Он не любит века канителиться И метелицей звезд его вой. И у мира под каменной кожей Позвонками столетья стучат. Лихорадка вершины тревожит, Алый круг над плечом палача. Человечество – тигром, курьерским… Тянет лязгом миров высота, И в созвездий невиданных всплески Арки радуг от молний кнута.