Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

"Тихий месяц, тишиной..."

Тихий месяц, тишиной Ты нас будишь в тьме ночной, Тишиной своею белой, Точно грудью Изабеллы. Тихий месяц, не тебе ль Шлет земля свой голос дальний. Ты висишь в прозрачной спальне, Золотая колыбель. Видно мне твое дыханье – Голубые облака. Дерева благоуханней, Неподвижнее река. То земля в речной эмали, В звезды солнце раздробя, Убаюкала тебя, Чтоб поэты не дремали.

16/II 1927

"Я хвалы высокой полон..."

Я

хвалы высокой полон, Наделил меня господь Темной силой, крепким полом, Душу дал и создал плоть. Челюсть выточил мужскую, Бородою обрастил. Как земля, за то ликую, Как сияние светил. Как веселый зверь машины, Что придумал человек, В ночь тревоги соловьиной Не смыкая жарких век. Не дружил он с мертвой книгой, Не тушил всю ночь огня. Но кричали звезды: двигай. Так он сотворил меня. К вам, объятия простершим, Звезды милые, иду. Будь в движеньи вечном, поршень, Прободающий звезду.

"Луна неверная, ладони..."

Луна неверная, ладони Ты взбороздила мне давно. Какой задумчивой мадонне Мне завтра клясться суждено? По приказанию каприза В печальный призрак перейду, Моя влачиться будет риза Полночной рябью на пруду. Когда часы пробьют двенадцать И время вновь раскроет пасть, Я за русалкой стану гнаться, Чтобы до солнца мне пропасть. Я постучусь в твое окошко, В зеленом утреннем бреду Тебе покажется, что кошка Стучит в стеклянную слюду. Навек в безрадостную бездну Твои падут ночные сны, А я до вечера исчезну, До солнца мертвых, до луны.

4/август 1926

"Тот поэт, кто слышит звезды..."

Тот поэт, кто слышит звезды, Голубого барабана Золотую эту дробь. На космические версты Шум вселенского джаз-банда, На планетах стынет кровь. Гаснут зори на планетах, Высыхают океаны, Увядают города. Не ломают рук воздетых Сумасшедшие вулканы, Остывают навсегда. Нет потопа, нету бога, И не льется на планеты Виноградный темный сок. Только белые скелеты Зарываются глубоко В замерзающий песок. То не люди и не звери, То веселые большие Костяные муравьи. Смерти каменные двери Пляшут яростней и шире Под сухой потоп любви.

"Образ дикий и колючий..."

Образ дикий и колючий, Было время, призывал Я тебя на каждый случай, На покой, на карнавал. Дни высоко проходили В масках из папье-маше. Львиный был и крокодилий, Рев и рык стоял в душе. А созвездий пирамиды, Что глядели в темноту, Круглый мрамор Артемиды, Озарявший высоту. Небо, небо – незабудка, Ты цветешь над головой. Солнце светит без рассудка, В яром свете слышу вой.

16/II 1927

ЛЮБОВЬ

Слова, слова, слова… Кладбище Нешевелящихся слогов, Их на бумагу кинул нищий С ума сошедший богослов. Средь них одно нашел я слово, Как гроб царевны молодой В гробнице трепета былого Под африканскою звездой. И я раскрыл его, и ужас Мне душу вдруг оледенил, Сухая мумия,

напружась, Восстала и сказала: «Нил, Дарящий жизнь богам и людям, Омой мой храм, дворец готовь, Я вновь живу…» Мы не забудем То слово, слово то: любовь.

10/июля 1926

"Узоры пьяные парчи..."

Ф.С.

Узоры пьяные парчи В твоих зрачках узрит невеста. Таких встречала я в ночи В трущобах сумрачных Триеста. И в знойной солнечной пыли На узких улицах Каира Такие бронзовые шли За белым рубищем факира. Что делать нам в Крыму с тобой, Где скука, бред и автобусы. Не красный трепет – голубой Таят коралловые бусы. И в тишине вечеровой, Когда мы трепетны и близки, Я чую гул веселый твой, Восстанье музыки фаллийской.

"Целоваться, в самом деле..."

Целоваться, в самом деле, У тебя учиться надо. Ты моя была в отеле С чудным именем: Гренада. Я целуюсь очень громко, – Вот беда моя сыздетства, Соловьиного потомка Соловьиное наследство. Помню дым луны фарфорный, Синих звезд не забываю, Твой зрачок пустой и черный, Белизна твоя без краю. Помню, помню пальчик каждый, Каждый волос твой целую. Кто любил тебя однажды, Не полюбит тот другую.

3/III 1927

"Мчался я, как в поле брани..."

<Ю.И.>

Мчался я, как в поле брани Молодой Наполеон. Жаждал я завоеваний, Был я дымом опален. Адъютантом был мне ветер, Конь железный подо мной Вкруг дома в багровом свете Разрывал, как вражий строй. Я хотел побыть с тобою В золотой последний час. Как трофей горячий с бою, Я увез тебя, лучась. Помню всё… Как, уезжая, Ты была еще бледна… Я люблю тебя, чужая Многогрешная жена.

28/II 1927

ГЛАГОЛЬНАЯ БАЛЛАДА ^*

Над бездною моря один я стоял. Покинул я мир и о нем не мечтал, О мире кровавом, объятом борьбою. Над синею бездной один я стоял. Как старому другу, внимал я прибою. Безумный… Он жил между идолов скал, Он плакал, смеялся, он сказку шептал. Где пьяные плечи ныряют наяд, Где пламенем белым их пальцы летят, Утес там когда-то чернел одиноко. Косматою думою был он объят. Как замок забытый, молчал он глубоко, И волны, бывало, целуют его, А он всё молчит, не узнав ничего. Однажды, как знамя победы, на нем Блеснула красавица, вся в голубом. На солнце, на тучки она посмотрела, Потом второпях огляделась кругом, И в бездну веселую кинулась смело, И тайну свою далеко унесла От скучного мира страданья и зла. И волны мятежные с разных сторон К утесу безмолвному шли на поклон, Пернатые пели ему на привале, Склонялся пред ним золотой небосклон, И смуглые бури его целовали, Но девичью тайну никто не узнал, Утес равнодушный, как прежде, молчал. И бездна вскипела и гневной волной Разбило на скалы утес роковой. Но девичью тайну волна не открыла… С тех пор не смолкает безумный прибой, С тех пор всё растет его буйная сила, И если он к тайне ключа не найдет, То берег он весь, как утес, разнесет.

* Впервые: Жизнь и творчество русской молодежи. 1918. № 8–9, нояб. С. 6, под загл. «Тайна»; подпись: Г. Ширмант.