Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

24/сентября 1925

"Темны благословленные маслины..."

Темны благословленные маслины На золотой Египетской земле, Пылает Нил, в густой его смоле Купаются немые исполины. Я слышу стон их, как молчанье длинный, То память шелестит навеселе, Когда феллах на дряхлом журавле Вытягивает музыку из глины. И снится мне веселая пора, Когда из лотоса вздымался Ра Над тихим горизонтом Сакарраха, И феникс прилетал, пророча мор, Он пел, и птицы прятались

от страха В нетленной древесине сикомор.

30/окт. 1926

"Женоподобный юноша, отец..."

Женоподобный юноша, отец Поэтов мраморных, меня разжалуй В глашатаи, чтоб с музой возмужалой Явился я народу наконец. Я весело пылаю как гонец, Глаза как обнаженные кинжалы, Язык, – то мудрости двойное жало, – Пророка злей и ласковей, чем льстец. Но ты сияешь белым днем, ресница Звездой не вздрагивает, колесница Плывет по воле рыжих лошадей. Жестокий жрец, закат рыжебородый, На капищах просторных площадей Кровавит вас, поэты и народы.

17 дек. 1926

"– Владыко правый, истиной упрямый..."

– Владыко правый, истиной упрямый, Прозрачный, как вода священных рек. – Так жалобно козленок белый рек, Гуляя на груди просторной Брамы. Зачем я на земле несчастный самый? Косматый коршун, мой заслыша бег, Меня когтит, и волк, и человек, И жрец святит моею кровью храмы. О, слабый сын мой, Брамы был ответ. Что делать мне, свивающему свет Улыбкой тонкой Майхимоникайо. Ты видишь, как слюна моя блестит, Я на тебя гляжу, клыком сверкаю, Бог весть отколь явился аппетит.

"Я бремя времени тащу на вые..."

Я бремя времени тащу на вые, Здоровым не бываю потому. Я ощущаю мраморную тьму И вижу солнца лучезарный выезд. Работают колеса световые, Столпами светлой пыли дни приму. Тревогу не отдам я никому, И душу белую никто не выест. А ты, чье тело светит как очаг, С которой весело гореть в ночах, Нагой огонь, как музыку, взвивая, – Не страшно мне с тобой, – забвенье мы, Как слава сладкая, как жизнь, живая, Полуночная песня пустоты.

"Как темная команда по канатам..."

Как темная команда по канатам, О кровь моя, по жилам вьешься ты. В открытом море бед и суеты Мой череп выгнут парусом мохнатым. И в час, когда он будет бурей снятым, – В подвале, полном гулкой глухоты, Его распилят, и свои персты Потопит в нем патологоанатом. Он в белом улыбнется, как Пьерро. Он вылущит изрытое ядро, Положит осторожно на тарелку. И скажет он собравшимся шутам: Смотрите, как склонило низко стрелку, Весы – барометр, буря, видно, там…

7/III 1927

"И я вошел походкою смиренной..."

И.Р.

И я вошел походкою смиренной В готический

пустующий собор, А ты уже решил великий спор, Напев живой испив из Ипокрены. Умел ты не забыть земной арены, Рудая Русь точила твой топор, Кандальный звон ее с далеких пор Вливал проклятия в наш род надменный. И вот свершилось время, наступил Широкой воли срок, но зубья пил Никто не вынет из костей поэта. Который век свою кладет печать. Вопить не хочет перестать планета. У жизни право есть одно: кричать.

7/III 1927

"Морозом Хаоса кусайся, стих..."

М.Т.

Морозом Хаоса кусайся, стих, Аккордами тысячелетий ройся, Раскапывай пустыню безголосья, Кудрявым зверем пой в полях седых. Тяжелая земля, как туша лосья, Арканами затянута, и тих Равнины сон, лишь слышен злобный дых Людишек, рвущих длинные волосья. О, трижды нет, не злобствовать – удел Великих мастеров немалых дел… Стучите весело, густые кисти. Как парус, вы растягивайте холст, Огромную волну до вечных звезд Мучительною музыкой возвысьте.

21 АПРЕЛЯ

Быть может, оттого, что счастье я имел Родиться в день, когда коленопреклоненной Лауру легкую в соборе Авиньона Петрарка увидал и светел стал, как мел, – Я шесть веков спустя, как прежде, свят и смел, Торжественно пою, сонетом полоненный, Твой холод розовый, и твой огонь граненый, И вихрево-гнездо, веселый цвет омел. Как и тогда в давно промчавшемся апреле, К полям протянуты лучистые свирели, И кровь зеленая струится из полей. В горбатых городах декреты на заборе, Европа дряхлая – забава королей, А в сумрачном бору прохладно, как в соборе.

18/II 1927

"В тиарах каменных готической Тулузы..."

В тиарах каменных готической Тулузы, В распятых радугах старинного стекла, В парче полуденной почила полумгла, – То блеск Флоренции, что вывезли французы. Мечом и пламенем скрепляли с нею узы Франциски грозные, в ее колокола Вливали музыку, и кровь, как звук, текла, И точно статуи молчали в мире музы. В полях Ломбардии под небом голубым На лапы задние вставал косматый дым, Скакали широко диковинные кони, Пока Вероккио не выковал земле Непобедимого, сидящего в седле Завоевателя бессмертья Коллеони.

"Зелеными верхушками горя..."

Зелеными верхушками горя, Кремлевских башен дремлют кипарисы. Их каменные корни роют крысы, – То мускулы последнего царя. Еще его прапрадед белобрысый Лопухиной перчатку грыз не зря И пал, хрипя, а глубже там заря Кровавая да смуглый лик Бориса. Воздвигнут мавзолей у стенки той, Откуда Грозный в ризе золотой Храм озирал, и правил царедворец. Пустынный пьедестал невдалеке, Где с бронзовой державою в руке Сидел восьмипудовый миротворец.