Зеленый фронт

Рус

… Инвалидная коляска медленно откатилась на несколько метров от карты, откуда взглядом можно было обхватить всю территорию Европы. Президент вновь замер на несколько минут. Его спина была идеально ровной и буквально несколько сантиметров не касалась спинки коляски. Даже сейчас, когда на карту было поставлено очень многое (не просто судьба Европы и Великобритании, а судьба послевоенного мира), он старался быть совершенно невозмутимым и полностью соответствовать своему основному правилу — ни в коем случае нельзя и ни при каких обстоятельствах нельзя показывать свои чувства и свою слабость. При взгляде на его спокойное

и в какой-то степени даже равнодушное лицо, могло показаться, что все эти события он воспринимает не более чем мышиной возней, которая которая мало чем его касается.

В дверь осторожно постучали и через несколько секунд в знаменитой комнате Карт появился его секретарь.

– Господин Президент, дипломатическая почта, - почтительно склонившись мягко произнес он.
– Передана послом Советского Союза Литвиновым. Он настаивал, чтобы письмо вскрыли лично вы. По его словам содержание письма переведено на английский язык.

Он положил письмо на стол и сразу же вышел, мягко прикрыв дверь за собой.

– Странно, странно..., - пробормотал Рузвельт, открывая конверт.
– Операция только началась. Он, что уже в курсе?

При помощи блестящего стилета он осторожно вскрыл конверт.

– Вот это поворот..., - его броня равнодушия и эмоциональной стойкости, которую он годами встраивал в борьбе с тяжелой болезнью и постоянными сильными болями, кажется дала явную трещину.
– Вот это поворот..., - вновь повторил он, вновь и вновь вчитываясь в один из абзацев.

«... господин Президент Советское правительство с искренней радостью восприняло известие о высадке англо-американских сил на о. Сицилия. Появление на итальянском театре военных действия около полумиллиона сил союзников несомненно станет серьезным фактором для … ».

– Операция еще только продолжается. Прошло каких-то пара часов..., - прошептал он, чувствуя появившуюся испарину на лбу. Несколько часов, - он непроизвольно кинул взгляд на карту, оценивая удаленность театра военных действий от Москвы.
– Значит, знал заранее, - еле слышно шептали его губы.

«... Советское выражает искреннюю надежду в том, что сотрудничество между нашими государства в этом сложные период станут более тесными и плодотворными. Нам представляется важным, чтобы решение всех разногласий и недоразумений, возникающих или могущих возникнуть между нашими государствами, разрешались исключительно в двухстороннем формате без привлечения какого-либо третьего субъекта».

– Намек на Черчиля?
– он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся.
– Очень даже может быть... Черт!
– президент с трудом сдержался, чтобы удивленно не вскрикнуть.
– Сюрприз за сюрпризом..

«... уважаемый господин президент, обращаюсь к Вам не как глава союзного САСШ государства, а как человек, который искренне сочувствует Вашим страданиям от физического недуга. Спешу Вам сообщить, что несколько недель назад советскими учеными-медиками было синтезировано удивительное лекарство, которое с высокой степенью вероятностью вернет Вам возможность ходить и полностью избавит от недуга...».

– Нет, не может быть, - Рузвельт яростно качал головой, не в силах воспринимать написанное в качестве истины.
– Этого просто не может быть... Да, что этот чертов комми о себе возомнил?
– его аж затрясло предложенного Сталиным. Он думает, что он господь

Бог?! Да?
– Рузвельт с яростью кинул тяжелый конверт в сторону стола.
– Так?!

Ему было до ужаса обидно от осознания своего собственного бессилия и одновременно жутко больно, что это бессилие замечают окружающие. Разве можно хотя бы близко к действительности описать его состояние в этот момент и даже на мгновение представить себя на его месте? Понять человека, который в самый расцвет своих физических и интеллектуальных возможностей оказался прикован к инвалидной коляске? Можно почувствовать, что он чувствовал, когда кто-то ему на это указывал?

– Черт! Черт!
– он из всех сил стукнул по столу кулаком и удар получился на редкость сильным.
– Усатый дьявол! Что тебе до моей болезни?!
– занесенный в воздух кулак снова опустился на столешницу.
– Что тебе до меня? Смеешься?

Тут он с ненавистью смотрел на свои парализованные ноги, которые уже почти двадцать лет отказывались ему служить.

– Господин президент? Господин президент?! Что случилось?
– изысканно украшенная дверь с жалобным треском распахнулась, пропуская внутрь двух дюжих гвардейцев с короткими карабинами.
– Господин президент, где вы?
– следом за ними пулей влетел секретарь, с испуганным видом начавший лепетать какие-то оправдания.
– Мы услышали шум... Господин президент, надо было что-то делать, - тут его глаза, скользившие по комнате, выцепили скомканный кусок плотной светло- коричневой бумаги.
– Что такое, господин президент?

Тот приподнял голову и несколько раз тихо произнес:

– Прочь! Все прочь!
– оба гвардейца начали в нерешительности топтаться на месте, словно не зная.
– Прочь!
– вдруг как заорет он, от чего военных как ветром смыло.
– Кому я сказал?! Уходите!

Обхватив голову руками Рузвельт глухо застонал. В этот момент с него слетело все его напускное спокойствие и благодушие. Сразу же и с новой остротой вернулась та боль, о которой он стал забывать.

– Уходите! Уходите!
– прохрипел он, почувствовав, что кто-то положил ему руку на плечо.
– Сколько же вам говорить..., - однако прикосновение оказалось нежным и удивительно знакомым.
– Это ты... Плохо мне, очень плохо...

Ладонь переместилась на его лоб и прохладное прикосновение к разгоряченной коже оказалось столь приятным, что Рузвельт с облегчением выдохнул воздух.

– Что случилось?
– Элеонора Рузвельт стояла прямо за его спиной и, крепко обнимая, гладила его по макушке головы.
– Скажи мне... Что, письмо?
– тот кивнул, прижимая голову к ее рукам.
– Письмо, значит.

Она взяла листок бумаги и быстро пробежала его глазами. В отличие от супруга выдержка ей не отказала. Лишь послание еле заметно дрогнула в ее руке.

– А почему ты решил, что это не может быть правдой?
– женщина сразу же выделила самое главное.
– Не знаю, что тебе еще известно, но мне кажется мистер Сталин не такой человек, чтобы смеяться над кем-либо..., - она на несколько секунд замялась и сразу же продолжила.
– Если честно, такое качество больше присуще твоему английскому коллеге, - всплывший в ее голове образ причмокивающего со своей неизменной сигарой Черчиля, почему-то сразу же вызвал у нее отвращение.
– А мистер Сталин скорее жесток, чем подл.