Зелимхан

Мамакаев Магомет Амаевич

саркастически улыбнувшись, произнес:

— Господин поручик получил от этого мерзавца

Зелимхана подарок, — он кивнул на забинтованную

руку. — И вот теперь гордится безмерно.

— Между прочим, среди порядочных людей не

принято плохо говорить о покойниках. Особенно, если они

погибли в бою, — ни к кому не обращаясь, заметил

Грибов.

— Конечно, вы теперь герой! — комически

раскланиваясь, воскликнул Бек Сараев и, обращаясь

к Гулае-

ву, добавил:

— Господин поручик утверждает, что Зелимхан был

убит именно его отрядом во время перестрелки под

Харачоем.

— Но ведь перестрелка-то была ночная. Что там

можно было рассмотреть в темноте, — пробасил

полковник довольно, впрочем, добродушно.

— Я лично ничего не утверждаю! — холодно

произнес Грибов и демонстративно вышел из

комнаты.

Гулаев сокрушенно покачал головой и в сердцах

сказал:

— Ох, и надоел мне этот петербургский либерал!

Через некоторое время, когда офицеры, потолковав

о том о сем, постепенно разошлись, пристав

наклонился к начальнику округа и сугубо доверительно

проговорил:

— Тархан Тудоевич, извините, я не могу сказать

ничего конкретного, но мне кажется, что поручик

Грибов поддерживает какие-то связи с этими

разбойниками.

— Я думаю, капитан, вы несколько

преувеличиваете, — полковник откинулся на спинку кресла и

постучал тупым концом карандаша о стол. — Но вы все же

изложите мне свои соображения письменно.

— Слушаюсь! — козырнул пристав.

В этот момент к Гулаеву, мягко шагая по ковру,

приблизился Адод Элсанов, также оставшийся в

комнате. Подобострастно заглядывая в глаза начальнику, он

сказал:

— А беноевцы говорили: они Зелимхана убили.

Совсем не поручик, а они...

Гулаев опустил свою седую голову и взялся за

виски.

— Главное, что я хотел бы знать точно, убит ли

Зелимхан? — произнес он устало.

В комнате наступило молчание.

— Ты скажи, — обратился пристав к старшине,

первым нарушая молчание, — скажи, ты сам-то видел

их мертвыми?

«— Да, видел, — соврал Адод, опустив глаза.

Уловив неуверенность в голосе старшины, полковник

сказал:

— Однако же не мешает лишний раз убедиться

в этом, — и уже обращаясь к Сараеву: — Узнайте,

в самом ли деле они там хоронят Зелимхана.

— Я спрашивал у беноевцев, ваше

высокоблагородие, — соврал и пристав.

— Ну и что?

— Отвечают, что на их глазах от руки самого Бу-

цуса погиб Зелимхан. Говорят,

что никто из этой банды

не уцелел, кроме Саламбека из Сагопши и еще двух

неизвестных.

— Это хорошо, но на всякий случай проверьте еще

раз, — полковник махнул рукой Адоду, — идите,

старшина, — а когда тот был уже в дверях, хмуря бровп,

добавил: — Перепуганные бабы могут всякое сочинить,

да и из Беноя могли просто прихвастнуть. Ты уж точно

узнай сам, есть ли среди убитых Зелимхан.

* * *

Поздно вечером, вернувшись в Харачой, Адод

специально проехал мимо дома Гушмазукаевых, из

темных разбитых окон которого доносился надрывный плач

женщин. Пуще всех плакала одна из них. Это была Зе-

заг — жена Солтамурада, у которой вчера только

родился первенец. Она осталась теперь одна с маленьким

сыном, осталась на попечении Бици и старой матери

Солтамурада; никто другой не примет ее, не приютит.

Кому нужна жена абрека? Даже родной отец и тот

охладел к ней после рождения сына, принадлежащего

к этому проклятому роду.

Бици бродила по дому, не зная, к чему приложить

руки, вся в слезах, растерянная, хотя и старалась не

выдать свою слабость. А старая свекровь плакала

молча — сердцем. Ее муж и сын погибли в дни уразы,

девятого месяца лунного мусульманского календаря,

в течение которого исповедующие ислам не имеют лра-

за ни пить, ни есть с рассвета до захода солнца. Ураза

началась с появлением луны 27 мая, а утром 12 июня

произошло кровавое столкновение в Джугуртинском

лесу, в котором погибли Гушмазуко с сыном Солтаму-

радом. Такое совпадение особенно тяжело

подействовало на старую Хурмат, верившую, что в это время

благочестивый мусульманин защищен от зла...

Уже за полночь. Серый свет ночи, как туман,

колышется над землей. В ауле все спят. Лег и старшина

Адод, убедив себя, что Зелимхан действительно убит,

а то не плакали бы так в доме Гушмазукаевых. Да,

в доме этом теперь тоже тихо и темно, как в могиле,

только мокрые от дождя окна сереют, будто

затянутые пленкой бычьего пузыря. От плача устали,

отупели все: замолкла старая Хурмат, и Бици с дочерью,

и Зезаг. Пора и перестать, ведь бывает же конец

и слезам, бывает конец и воплям: хрипнет голос,

выкипают слезы, лишь печаль оседает в сердце, как

пепел...

Но Бици не спит. Забившись в угол, она устремила