Земля надежды

Грегори Филиппа

Когда Сакаханна увидела возвращающихся мужчин, она медленно пошла навстречу. Она была гордой женщиной, а такая ситуация была бы нелегким делом для любой женщины. Ее муж был самым лучшим охотником среди всего племени, а она собиралась бросить его ради англичанина, на которого все смотрели как на неспособного подстрелить даже голубя с помощью одного из непогрешимых ружей белого человека.

Прежде всего она увидела добычу. Шестеро охотников несли трех оленей, привязанных за ноги к срезанным веткам. Это была добыча, которой мог гордиться любой охотничий отряд,

достаточная, чтобы накормить всю деревню и оставить излишки мяса на засолку.

Сакаханна коротко вздохнула и подняла голову чуточку выше. Ее все равно не могли увидеть те, кто побегут встречать воинов и начнут спрашивать, кто был главным добытчиком. Но в любом случае три оленя — это уже успешная охота. Три оленя были безусловным доказательством того, что воины хорошо поработали на охоте.

Потом она увидела Джона. Сначала она подумала, что он ранен, серьезно ранен, потому что его вел, поддерживая, ее муж Аттон. Она побежала было к ним, но после пары шагов остановилась. Было что-то странное в том, как они шли вместе, это не было спотыкающейся походкой больного человека и сгибающегося под тяжестью ноши помощника. Они цеплялись друг за друга, как будто оба были одурманены, как будто оба были пьяны.

Она присмотрелась повнимательнее, потом прикрыла рукой глаза от вечернего солнца. Она слышала их голоса, они не говорили друг с другом тихими обеспокоенными голосами, как люди, помогающие друг другу добраться до дома. Они не обменивались редкими довольными фразами, как охотники, устало возвращающиеся после удачной охоты. Они говорили одно слово, потом другое, а потом, как пьяные, шарахались в сторону, не устояв на ногах от смеха.

Сакаханна резко отступила назад, ко входу в свой дом и опустила занавес из шкур, чтобы спрятаться. В темноте она повернулась и слегка приподняла один край шкуры, чтобы только выглядывать наружу. Мужчины, несшие оленей, сбросили их, чтобы освежевать и выпотрошить. Но Аттон и Джон не собирались приниматься за работу. Обняв друг друга за плечи, они направились к парной. С ними пошла и большая часть охотников, и даже сейчас Сакаханна все еще могла слышать, как время от времени они внезапно разражались хохотом.

— Нырнул! — услышала она голос и гордый хохот Традесканта. — Но чего вы не знаете, так это то, что я упал ему прямо на голову!

Для Аттона это было уж слишком, и колени у него буквально подкосились.

— Я видел. И у тебя не было стрел?

— А зачем ему стрелы? Если он собирается прыгать на оленей, чтобы убить их?

Раздался очередной взрыв хохота, и воины, обняв друг друга за плечи, начали качаться, стучать ногами и реветь от смеха.

К порогу Сакаханны подошла женщина. Сакаханна откинула шкуру и вышла.

— Что мужчины будут делать сегодня? — спросила женщина.

Сакаханна пожала плечами с улыбкой, которая ясно говорила «Мужчины!», и еще «Как я его люблю!», и еще «Ну он же совершенно невыносим!».

— Откуда мне знать, — вслух сказала она.

Почти священная тишина парной успокоила охотников, и усталость

дня взяла свое. Они сидели с закрытыми глазами вдоль стен, освещенных пылающими углями, впитывая целебное тепло, отдавая с потом боль и усталость. Время от времени то один, то другой охотник корчил гримасу и хихикал, и тогда по рядам пробегала легкая волна смеха.

Они сидели в жаре долго, пока ноздри не стали горячими и сухими, пока даже кости лица не прогрелись хорошенько. Джон чувствовал, как из синяка на голове вырастает здоровенная шишка, а отпечаток копыта на груди темнеет и становится болезненным. Он не обращал на это внимания. Он ни о чем не думал, кроме глубокого, чувственного удовольствия от тепла и отдыха.

Спустя долгое-долгое время Аттон встал и потянулся, как кошка, все позвонки на позвоночнике вытянулись. Не допуская возражений, он протянул Джону руку и сказал на повхатанском языке:

— Пошли, брат мой.

Джон поднял глаза, увидел предложенную руку, протянул свою и пожал его ладонь. Аттон рывком поднял его на ноги, и мгновение мужчины стояли рядом, сжав руки, глубоко заглядывая в глаза друг другу взглядом оценивающим и честным, полным взаимного уважения и приязни.

Аттон первым пошел из парной.

— У меня есть для тебя имя, твое племенное имя, — сказал Аттон. — Ты больше не можешь быть Джоном Традескантом. Ты теперь воин.

Джон понял всю важность сказанного. Значит, он принят.

— И каким будет мое имя? — спросил он.

— Орел, — объявил Аттон.

Величие имени вызвало ропот восхищения среди воинов, которые оценили честь, оказанную Джону.

— Орел?

— Да. Потому что ты убил оленя, упав на него с неба.

Раздался взрыв неудержимого хохота, и охотники снова повалились друг на друга от смеха, Джон стоял в центре круга, а Аттон обнимал его.

— Орел! — повторили охотники. — Великий охотник! Он, как орел, без предупреждения падает с неба!

Они повернулись и побежали к реке окунуться. Женщины оттаскивали маленьких ребятишек, чтобы те не попали под ноги толпе смеющихся и кричащих мужчин. Они вместе бросились в воду и плескались, как мальчишки перед праздником инициации. Затем Аттон заметил высокую фигуру в тени на берегу реки, выпрямился и сразу стал серьезным.

Вождь наблюдал за ними. Аттон вышел из реки, и все участники охоты последовали за ним. Они вытерлись и натянули на себя чистые одежды из оленьих шкур. Потом, когда все были готовы, вождь повел их к танцевальной площадке, и воины выстроились перед ним.

— Убил ли оленя тот человек, который хочет получить Сакаханну? — спросил вождь на языке племени.

Наступило короткое замешательство.

— Мы принесли домой трех оленей, — без запинки ответил Аттон. — Прекрасная добыча для одного дня. И человек, который хочет Сакаханну, весь день был плечом к плечу со мной. Он не отставал от нас, он не устал, он не подвел нас. Он спланировал охоту, и его план был хорош. По его замыслу мы загнали оленей к реке и убили трех.

— Которого оленя убил лично он? — спросил вождь.